Включить версию для слабовидящих
^Back To Top
ПОЭТИЧЕСКИЙ ВЕЧЕР
«ПАМЯТЬ, ПРИПОРОШЕННАЯ СНЕГОМ»
(о жизни и творчестве Анатолия Владимировича Сафронова)
Библиотекарь: Тихий Дон, лазоревая степь, родная земля…
Для многих деятелей отечественной культуры эти слова всегда отзывались в самом сердце. Одним – певучим колокольным звоном напоминали о родимой казачьей станице, улице, отчем доме.
Другим, - пробуждая огонь творчества, давали новые силы и возможности раскрыться во всем величии и разнообразии тайников души.
По-матерински щедрая, эта благословенная земля наделила талантами и взрастила на своих просторах писателей и художников; поэтов и музыкантов, стала для них неиссякаемым источником вдохновения.
Мудрецы утверждали: «Истинное искусство – это остановленное мгновение жизни». И эти мгновения пропущены через глаза и душу, запечатлены в стихах и прозе.
Сегодня наш вечер посвящен творчеству Анатолия Владимировича Софронова. Его талант имел завидную многогранность: русский советский поэт, писатель, драматург и публицист, общественный деятель, главный редактор журнала «Огонёк».
Ведущий: Анатолий Владимирович Софронов родился 19 января 1911 года в Минске (Белоруссия) в семье служащего, донского казака по происхождению.
Детство и юность прошли в Сибири, в станице Усть-Медведицкой (ныне город Серафимович), Новочеркасске. В 1921 году семья будущего поэта переехала в Ростов-на-Дону.
В 13 лет вступил в пионерскую организацию и в том же году – в комсомол, был звеньевым, вожатым пионерского отряда. Писал для живой газеты частушки, театрализованные статьи, сценки.
То, что нынче стало «модно» выпячивать в биографии, Анатолию в его юности приходилось скрывать и замалчивать. Его отец был из потомственной семьи юристов. Служил в белой армии. Потом - старшим военным следователем Северо-Кавказского военного округа. Но в 1926 году его арестовали и расстреляли. Анатолию пришлось бросить школу и пойти работать, дабы помогать матери.
Трагические события Гражданской войны, свидетелем которых ему довелось быть, нашли отражения в его стихотворениях и поэмах «Медвежье ухо», «Седло», «Посвящение Дону», романе в стихах «В глубь времени».
В 1929 году Софронов через биржу труда попал на завод «Ростсельмаш», где проработал пять лет фрезеровщиком и слесарем.
Чтец:
О САМОМ ГЛАВНОМ
Если день открывает рассвет
И трамвайным рассыпался громом,
Если запад от солнца ослеп —
Ровно в шесть выходи из дому.
Ночь ушла. Мостовые свежи...
И качаясь автобусным креном,
Снова мускулы в узел свяжи,
Чтоб к тискам подойти под сирену.
Молоток мой в руке загудит,
Замелькает в незримом прицеле.
Это значит, что я и ты
На заводе в порывистом деле.
Это значит, что так до гудка,
О деталях стальных беспокоясь,
Будет бить и моя рука
Молотком в мастерской Сельмашстроя.
Сельмашстрой! Он такой большой,
Что, пожалуй, в строках не уложишь,
Оттого, что большой — хорошо
Будет полю и людям тоже.
Мы в бригаде. Бригада — одно.
В блеск зубила заточены славно,
И поют молотки давно
Об ударном и самом главном.
А когда прокричат гудки,
Звуки в воздух умчатся резво -
Отдохнут до утра тиски,
Чтобы завтра кусать железо.
Ведущий: На Россельмаше Софронов был сотрудником заводской многотиражки, одним из организаторов комсомольской агитбригады, писал самодеятельные пьесы, рифмованные лозунги, сатирические плакаты, очерки о людях завода. Первые стихи Софронова, опубликованные в журнале «На подъёме» (1930), были высоко оценены Максимом Горьким, приезжавшим на «Ростсельмаш». Был делегатом I Съезда Союза писателей СССР (1934) от рабочего объединения ростсельмашевцев, тогда же вышел первый его сборник «Солнечные дни». В 1936 он был принят в Союз Писателей.
Затем учился на литературном факультете Ростовского педагогического института, где заведующим кафедрой русской литературы был Виталий Закруткин, окончив его в 1937 году.
Ведущий: Вспоминает А. Закруткин: «…Стройный голубоглазый студент стоит перед строгими профессорами и обстоятельно, глубоко анализирует творчество одного из русских поэтов – Василия Андреевича Жуковского. По общему убеждению экзаменаторов, румяный улыбчивый студент отлично знает, о чем говорит, и судя по всему, сам не чужд поэзии, сам безукоризненно талантлив…»
Ведущий: После окончания института Анатолий Владимирович был лектором, ездил по станицам Дона и Кубани, встречался с М.А. Шолоховым. Тема его стихов – природа и история донского края, возрождение казачества. Написал также циклы стихов о Карадаге и об Абхазии. Они вошли в сборники «Мы продолжаем песню» (1936), «Над Доном-рекой» (1938), «Сторона донская» (1940). В соавторстве с композиторами Семёном Заславским, Сигизмундом Кацем и другими написал песни «Как у дуба старого», «Шелюга», «Тучи серые, косматые», «Ой, на зоре, зореньке», «Казачья бурка». Написал стихи нескольких песен и романсов для Вадима Козина. Автор либретто оперетт С. Заславского «Соловьиный сад» и «Искатели сокровищ» (особую известность получил дуэт «Цветут сады зелёные»).
Чтец:
КАК У ДУБА СТАРОГО
Как у дуба старого, над лесной криницею.
Кони бьют копытами, гривой шелестя...
Ехали мы, ехали селами, станицами
По-над тихим Доном, по донским степям.
Пел в садах малиновых соловей-соловушка,
Да шумели листьями врощах тополя...
Поднималось солнышко, молодое солнышко,
Нас встречали девушки песней на полях.
Эх ты, степь широкая, житница колхозная,
Край родимый, радостный, хорошо в нем жить,
Едем мы, казаченьки, едем, краснозвездные,
В конницу Буденного едем мы служить.
Как приедем, скажем мы боевому маршалу:
«Мы пришли, чтоб Родину нашу защищать.
Ни земли, ни травушки, ни простора нашего
Иноземным ворогам в жизни не видать».
Кони бьют копытами над лесной криницею,
Поседлали конники боевых коней...
Ехали мы, ехали селами, станицами
По-над тихим Доном, в даль родных степей
Ведущий: Но первому литературному взлету помешала война. В первые дни он вместе с товарищами по Ростовскому союзу писателей работал в газете «К победе!».
Анатолий Софронов принадлежит к числу тех советских писателей, которые при первых же раскатах войны, не ожидая повесток из райвоенкоматов, сами являлись на призывные пункты. Из добровольно ушедшей на фронт большой группы ростовских писателей составились редакции нескольких армейских газет. Анатолий Софронов начинал свой фронтовой путь в редакции 19-й армии, оборонявшей дальние подступы к Москве на смоленском направлении. Естественно, что это было главное направление войны, там сразу же развернулись ожесточенные сражения: враг рвался к столице. И в первые же месяцы боев в 19-й армии погибли многие из ростовских товарищей Анатолия Софронова. Был среди них и тот самый Александр Бусыгин, друг Шолохова и Фадеева, чудесный пулеметчик с броненосца времен гражданской войны, который и теперь, в минуту опасности, первым бросился к пулемету да так и погиб за его щитком, расстреляв до конца ленту. Это о нем потом вспомнит Софронов: «Мы тихого Дона, родимого Дона, и в жизни ив смерти сыны».
После, приезжая из Москвы на фронт в Донской кавкорпус уже в качестве военного корреспондента «Известий», он еще не раз будет и привозить туда, и увозить от казаков, новые песни и стихи.
Ведущий: Не раз на колхозной ли ферме, только что отбитой у врага и превращенной в командный пункт корпуса, или на степном хуторе, вокруг которого погромыхивал бой, казачьи генералы и офицеры Селиванов, Горшков, Стрепухов, Белошниченко, Григорович, Привалов слушали поэта, читающего им свои новые стихи. Так же, как некогда слушали его товарищи в цехе Ростсельмаша. И выступающий из освобожденного от врагов селения дальше на запад кавэскадрон уносил с собой только что написанную Анатолием Софроновым песню Донского корпуса:
Чтец:
Над терской степью шли туманы,
В долине Терек рокотал,
Нас вел товарищ Селиванов,
Казачий славный генерал.
Ведущий: Все зримее представляется поэту образ родной страны, терпящей неслыханные страдания и обретающей в страданиях гневную силу:
Чтец:
День был и страшным и трудным,
В зное, в пыли деревенской;
За день сгоревшая Рудня —
Семьдесят верст от Смоленска.
Пламень метался багровый
С крыш на сухие деревья...
Перед закатом норова
С поля вернулась в деревню.
Пахло травою дурманной
Тяжко набухшее вымя...
Было ей дико и странно
Видеть проулки пустыми.
Мы подоили корову —
Трое — гремя котелками,
Трое—в огнище багровом,
Трое — мужскими руками.
Ведущий: Нет, не кажется чужеродным попавшее в эти смоленские строки донское слово «проулок». Все, все связано: прошлое с настоящим, а синева донского впадает в синеву подмосковного неба. И в разлуке любовь к родному краю еще острее. Это она, донская синева, просвечивает и в потемневших от боли глазах России. Не от этой ли, ревниво сохраняемой в памяти синевы, начинается и любовь ко всей большой советской Родине.
Чтец:
СТЕПЬ
Родная степь: ковыль, да жито,
Да полынок в степи седой, —
Ты перед нами так открыта,
Какмы открыты пред тобой.
Твои яры да перекаты,
Да нитки серые дорог
Степные воины-солдаты
Узнали вдоль и поперек.
И если суслик в поле свистнет,
Лиса метнется за бугром
И над тобой орел повиснет, —
Язык степной для нас знаком.
Мы пили летнюю прохладу
Твоих ночей, твоей земли;
На ложе жесткого приклада
Мы час-другой поспать могли.
Ты приучила нас к победам, —-
Родные земли нас зовут,
И за орудиями следом
С рассветом пахари идут.
Ведущий: Но вот оно и возвращение домой, правда, еще не на Дон, в на Терек и на Кубань. Из госпиталя поэт приезжает туда с удостоверением военного корреспондента «Известий» в дни, когда началось наше зимнее наступление 1942 года. Но Дон еще не освобожден, он еще впереди. В те дни были написаны и строки о всаднике, проезжающем по знакомой и вое же неузнаваемой улице («нет ни заборов, ни ворот»), и стихотворение «Казаки за бут-ром», в котором явственно слышится гром возмездия, нависающего над головами врагов. Из кубанских плавней возвращаются жители в испепеленный хутор, носящий бессмертное имя «Русский». И наконец-то поэт вправе произнести вслух давно уже томившие его слова: «Здравствуй, Дон!»
Чтец:
ЗДРАВСТВУЙ, ДОН!
От далеких карпатских отрогов,
От широких венгерских долин,
По полям, по лесам, по дорогам
Слышен голос знакомый один.
В этом голосе слово привета,
Слово верной, сыновней любви
Казаков, обошедших полсвета,
Не склонивших знамена свои.
Здравствуй, Дон, наш родной Дон Иваныч,
Ты казачьего войска отец,
Здравствуй, тихий соленый наш Маныч,
Здравствуй, отрок казачий — Донец!
Мы рубились в сраженьях опасных,
Не роняли казачьих клинков,
И мелькали, как пламя, лампасы
Среди улиц чужих, городов.
Мы твою возвеличили славу,
Дон Иваныч, отец наш родной,
За тебя отомстили по праву,
Край наш светлый, широкий, степной.
Мы отмыли водой ключевою
Кровь фашистскую с острых клинков
И готовим в дорогу с собою
Рыжебоких своих дончаков.
...Слышит Дон это слово привета,
И студеной волною журчит,
И от радости, солнца и света
В днища старых баркасов стучит.
Шелестит поутру камышами
В необъятных владеньях своих
Да играет волной с голышами
На песчаных откосах крутых.
А над ним, если выйти на берег
Да на степь золотую взглянуть,
Не узнать, не понять, не поверить —
Колос вышел, поднялся по грудь. \
Все пройдя, все узнав, все изведав,
Через смерть, через дым, через кровь
Урожаем счастливой победы
Дон наполнен до самых краев.
Шум работ не смолкает и на ночь
Над широкой казачьей рекой.
Ой ты, Дон, наш родной Дон Иваныч,
Тихий Дон наш, отец дорогой.
Ведущий: Наиболее значительные произведения военных лет Софронов – песни «Шумел сурово брянский лес», «Голубое донышко», «Споём, товарищи!», «У самого синего моря» и многие другие.
Звучит запись песни «Шумел сурово брянский лес»
Ведущий: Вспоминает А. Калинин: «…Я уже не помню, в какое время года летал Анатолий Софронов к партизанам Брянщины, но теперь мне почему-то кажется, что и тогда, когда его сердце внимало шуму Брянского леса, падал густой беззвучный снег. Только чуткому сердцу и дано было услышать сквозь этот суровый шум и белую тишину «как шли тропою партизаны».
Софронов всегда помнил и чтил город своего детства и юности. В 1942 году написал стихи «Мы жили в этом городе…», которые стали песней и гимном Ростова. Поэт говорил:«Донская земля дала мне крылья для полета. «Родной Ростов» был и навсегда останется для меня тем большим университетом жизни, за окончание которого хотя и не вручают диплом, но который для меня стал самой высшей формой образования».
Чтец:
Как можно жить, не зная точно,
Откуда ты и кто ты сам?
Кому обязан каждой строчкой,
Каким высоким парусам?
Кому ты твердостью обязан?
Откуда в люди вышел ты?
Кто в жизни дал тебе наказом
Неразводимые мосты,
Соединившие навеки
Тебя с отцовскою землей?
Откуда ты считаешь вехи
Дороги долгой и крутой?!
И не ищите, не ищите
Меня в какой стране другой:
Нуждаясь в ласке и защите,
Я возвращаюсь в край родной.
И вот дышу, дышу, вдыхая
Дымок рыбачий над костром,
Смотря, как пламя полыхает
Под искрометным ветерком.
Нет, не ищите, не ищите,—
Я сам всегда сюда иду,
Донской земли старинный житель,
Без этих зорь я пропаду!
Пусть опадает клен багряно,
Теряя листья на ветру...
Осенней ночью ноют раны,
Лишь затихая поутру.
Когда кричат разноголосо,
Росой умывшись петухи,
Опять рождаются без спроса,
Без принуждения стихи.
Ведущий: После войны Анатолий Софронов обратился к драматургии, опубликовав пьесы «В одном городе» «Московский характер», «Карьера Бекетова» и другие. Как секретарь Союза Писателей СССР принимал активное участие в кампании против «антипатриотической критики», из-за чего имя Софронова на долгие годы стало ненавистным в среде либеральной интеллигенции.
Правда, как ни парадоксально, все его пьесы, кроме двух первых, принимались вначале в штыки и подверглись критике. А вот спектакли, поставленные по ним, имели завидно долгую театральную жизнь! Пьеса «В одном городе», с которой он дебютировал, была удостоена Госпремии за постановку в театре им. Моссовета.
Анатолий Владимирович написал около 50 пьес. И все они принадлежали своему сложному времени. Сегодня мы саркастически относимся к темам, отраженным в них. Но, хотим мы этого или нет, спектакли, поставленные по его пьесам, стали своеобразным художественным документом, запечатлевшим советскую эпоху, и вошли в историю отечественного театра.
Ведущий: Двенадцать пьес были поставлены в Ростовском драматическом театре имени Максима Горького: «Московский характер» (1948 г.), «В одном городе»(1950 г.), «Сердце не прощает» (1955 г.), «Миллион за улыбку» (1960 г.), «Берегите живых сыновей» (1963 г.), «Судьба-индейка» (1964 г.), «Эмигранты» (1968 г.), «Наследство» (1971 г.), «Ураган» (1973 г.), «Власть» (1976 г.), «Странный доктор» (1979 г.), «Любовь моя, Павлина» (1984 г.) и другие.
Ведущий: Спектакль «Странный доктор» стал режиссерским дебютом для народного артиста (тогда) РСФСР М.И. Бушнова.
В судьбе многих театральных деятелей спектакли А.В.Софронова сыграли немаловажную роль. Так, главные исполнители сверхзнаменитого спектакля «Стряпуха» Михаил Ульянов и Юлия Борисова были повышены в ранге и удостоились почетных званий «Народный артист РСФСР».
Вера Марецкая и Ростислав Плятт спектакль «Миллион за улыбку» играли 25 лет!
Очень большой период времени афишу Ростовского театра музыкальной комедии возглавляла единственная музыкальная комедия Софронова «Старым казачьим способом». Сам Анатолий Владимирович рассказывал, что написал ее, что называется, в один присест в Цимле. Увидел на этикетке цимлянского игристого вина надпись - «изготовлено старым казачьим способом» и… зачеркнув первое слово, написал название будущей комедии…
По пьесам Софронова были поставлены фильмы «Сердце не прощает», «Стряпуха», «Расплата», «Летние сны», «Ураган», «Наследство», телеспектакли «Старым казачьим способом», «Операция на сердце», «Миллион за улыбку», С. Заславским написана оперетта «Милый, странный доктор» (1974), Г. Пономаренко – «Старым казачьим способом (1980).
Многие песни из пьес Софронова и кинофильмов по его сценариям приобрели известность. Среди них «Склонилась ивушка», «Запели песни, заиграли. Наибольшую известность из послевоенных песен Софронова получила «Ах, эта красная рябина» (музыка С. Заславского) в исполнении Нани Брегвадзе.
Звучит романс «Ах, эта красная рябина»
Ведущий: За плечами поэта уже остались и дороги войны, и послевоенные дороги, часто обозначенные в его стихах не только адресами нашей страны, но и адресами других стран. Раздвинулись тематика и сама география его творчества. Но все также наего стихах как бы лежит отблеск донского бессмертника и полынка.
Откуда Дон берет начало,
Где скрыта вечная струя,
Что вниз по руслу величаво
Уходит в дальние края? —
спрашивал поэт и сам же отвечал на этот вопрос в картинах и образах родной донской природы, казачьей народной жизни. Живые краски этой ни с чем не сравнимой природы и жизни скорее всего могли так отпечататься в памяти и в сердце поэта еще тогда, когда он и сам жил в станице Усть-Медведицкой, а потом в городе Новочеркасске среди казаков, как отпечаталась в земле та самая древняя виноградная лоза, слепок с которой поэт увидел вместе с археологами на месте раскопок Саркела. И как земля сберегла этот слепок для потомков, так и влюбленное в Дон сердце ревниво бережет любовь к родной земле для того, чтобы поделиться ею с другими:
По затуманенным низинам
Гуляют цапли на песке,
И черноталовой лозиной
Их ноги кажутся в реке.
Кажется, ничего особенного, все это можно увидеть и где-нибудь в другом месте, но ведь чернотал и краснотал растет только у Дона, и поэт уверен, что тот, кто хоть раз увидел, тот никогда уже их не забудет. И разве, можно увидеть еще где-нибудь:
У прибережья желтый чакан
Среди клокочущих ключей
Стоит, покрытый нежным лаком
Весенних солнечных лучей.
Однако совсем не безмятежна была жизнь казаков на этих окаймленных чаканом, красноталом и черноталом берегах, в серебрящейся полынью и бессмертником степи, изрытой копытами донских коней. Трудная, славная и противоречивая история казачества оживала в стихах поэта.
Чтец:
БЕССМЕРТНИК
Спустился на степь предвечерний покой,
Багряное солнце на тучами меркнет...
Растет на кургане над Доном-рекой
Суровый цветок — бессмертник.
Как будто из меди его лепестки
И стебель свинцового цвета...
Стоит на кургане у самой реки
Цветок, не сгибаемый ветром.
С ним рядом на гребне кургана лежит
Казак молодой, белозубый,
И кровь его темною струйкой бежит
Со лба на холодные губы.
Хотел ухватиться на сизый ковыль
Казак перед самою смертью,
Да все было смято, развеяно в пыль,
Один лишь остался бессмертник.
С ним рядом казак на полоске земли
С разбитым лежит пулеметом;
И он не ушел, и они не ушли —
Полроты фашистской пехоты.
Чтоб смерть мог казак молодой пережить
И в памяти вечной был светел,
Остался бессмертник его сторожить —
Суровой победы свидетель.
Как будто из меди его лепестки
И стебель свинцового цвета...
Стоит па кургане у самой реки
Цветок, не сгибаемый ветром.
Ведущий: Всплески волн, бушевавших на казачьей земле в революционные годы, явственно слышатся в стихах поэта. Он напоминает, что, в сущности, в те годы на две стороны — две непримиримо враждующие силы — раскололась эта донская сторона. Конечно, Шолохов уже рассказал об этом с несравненной силой на страницах «Тихого Дона», но у поэзии свой язык. И разве не тог же «Тихий Дон» стал для поэта источником, напившись из которого, он и сам захотел отправиться в путь по родной степи. Утолившему жажду из такого источника, дано многое: совсем по-новому увидеть и открыть для себя эту с детства знакомую степь. Увидеть, как пробирается сквозь заросли терна к изрубленному белоказачьими шашками красному партизану и прикладывает к его ранам медвежье ухо сынишка белого казака... И еще раз задуматься над силой той правды, за которую сражается этот красный партизан. Увидеть и то, с какой яростью рвет со своего чекменя погоны казак, возвращаясь домой с седлом на плече, — и навести читателя на горькие размышления о судьбе Григория Мелехова и тысяч других казаков, жестоко обманувшихся и жестоко обманутых генералами и атаманами, белоказачьей верхушкой. Как же после всего этого не потянуться опять на вешенский берег! Стихотворение «В станице Вешенской» было написано А. Софроновым в 1938 году, но из него не выветрилась свежесть первого чувства, оно не потеряло красок:
Чтец:
В СТАНИЦЕ ВЕШЕНСКОЙ
У берегов поджарые быки
Лениво ждут неспешной переправы;
Разлился Дон и скрыл степные травы –
Разливы в этом месте широки.
Паром. На нем высоко взметены
Оглобли, брички, арбы, полутонка...
«Ковыльный край, родимая сторонка»,—
Играет балалайка в три струны.
Ты обернись — и пред тобой, близки,
Предстанут вновь побеленные хаты,
Среди садов, над яром элеватор —
То через Дон виднеются Базки.
Пойдешь в станицу, — на горе она...
Спешат в сельпо казачки в полушалках,
Все незнакомые, и это жалко...
Узнать бы мне прохожих имена!
Хотелось бы немедля угадать:
В бордовой кофте или в кофте синей
Мелькнула за левадою Аксинья
И сколько лет ей можно ныне дать?
Светлеет небо к полдню, и ясней
Станица вся приподнята на взгорье,
А голубое в зелени подворье
Как бы взлетело голубем над ней.
Шумит листва под ветерком степным
И прячет в тень щербатые пороги...
За тридевять земель ведут дороги
Из дома с мезонином голубым.
Над домом проплывают облака,
Их путь далек, неведом, бесконечен.
Ни на какой он карте не помечен,
И потому дорога нелегка.
...Но вдруг, нарушив кажущийся сон,
С подворья голуби стремглав взлетают
Шумя крылами, пролетает стая.
И ветерок несет их через Дон.
Они стремятся к дальним берег
И, выровняв движение по ветру.
Навстречу полдню, солнечному
Они летят, и кажется — к Базкам.
Ведущий: где бы поэт ни был, о чем бы ни писал, отныне уже навсегда донской синевой будут окрашены его строчки, той самой, которая обступала его еще и тогда, когда его станок стоял в цехе Ростсельмаша, и еще раньше, когда жил он в древней казачьей станице Усть-Медведицкой и в бывшей донской столице Новочеркасске.
...Там, где все дышало славной и драматичнейшей историей этого легендарного края с его «пороховыми погребами», отбитыми буденовцами у красновцев, и со свинцового цвета бессмертниками, не вянущими «над Доном-рекой», на курганах и братских могилах. С тем особым укладом взбурленной революцией степной жизни, которая врывалась в строку вместе с неповторимым складом и юмором живой казачьей речи, подобной цветной гальке, вымываемой волной на откосы Дона.
Чтец:
А ты все тот же и не тот же,
Мой тихий Дон, родимый Дон;
Десятилетья перемножив,
Ты сердце жмешь со всех сторон.
Ты подступаешь песней к горлу
Всех поражений и побед
И направляешь в память жерла
Сражений всех прошедших лет.
И с каждым залпом сотрясенье
Все ощутимей и сильней —
Как первый лист поры осетин.
Взлетевший в бури наших дней!
...Я, босоногий, как теленок.
Бегу по тропке дней назад;
И, как пастуший бич, вдогонку
Десятилетия свистят.
Я упаду на разнотравье,
На тот же сизый полынок,
И он меня опять отравит,
Как много раз, как только мог;
Отравит памятью зыбучей.
В которой можно все посметь.
И, может, вновь меня обучит
Глазами чистыми глядеть.
Ведущий: Анатолий Владимирович Софронов вёл большую общественную работу. В 1948-1953 годах был секретарём правления Союза Писателей СССР, с момента образования – секретарём правления Союза Писателей РСФСР. С 1958 года – заместитель председателя Советского комитета солидарности стран Азии и Африки. Избирался делегатом на XXIII, XXIV, XXV и XXVI съезды КПСС.
Ведущий: С 1953 году был Софронов назначен главным редактором журнала «Огонёк», возглавляя журнал без малого 33 года.
При Софронове в журнале развивался стиль, окончательно сформировавшуюся при предыдущем главном редакторе – Алексее Суркове: портрет знаменитого человека на обложке (космонавта, спортсмена, артиста, передовика труда), рассказ и стихи в каждом номере, иногда — детектив с продолжением, фоторепортаж и яркие цветные слайды, имеющие декоративный характер, а также так называемая «вкладка», где публиковались цветные репродукции произведений русской и мировой классики, советских художников, работавших в стиле социалистического реализма. Особой заслугой Софронова стал активный выпуск литературных приложений к «Огоньку», его знаменитой «Библиотечки», в которой печатаются рассказы и очерки, лучшие статьи и стихи, — и ставших важнейшей составной частью чтения самой читающей в мире страны. В «Огоньке» печатались репортажи Виктора Шкловского, стихи Евгения Евтушенко, очерки Владимира Солоухина, тянувшаяся из номера в номер полемика о причинах смерти Владимира Маяковского. Большой популярностью пользовался шахматный отдел «Огонька».
Несмотря на официозную направленность, в журнале зачастую печатались острополемичные материалы неугодных властям людей: статьи Михаила Лобанова, репродукции картин И. Глазунова.
Ведущий: Как главный редактор «Огонька» А. В. Софронов совершил много поездок как по Советскому Союзу, так и за его рубежи.
Невозможно было бы перечислить все те страны, где он побывал после войны по путевкам Комитета солидарности стран Азии и Африки, Советского комитета защиты мира и других общественных организаций как представитель советской культуры и активный участник движения за укрепление дружбы между народами. Легче, пожалуй, назвать те страны, где он не был. Можно только подивиться той мобильности, подвижности в его годы. Но он уже и сам не может без встреч со своими друзьями в Египте, в Индии, в Австралии, на Филиппинах, во многих других странах. Не может без того, чтобы вернуться из новой поездки за рубеж с живым и радостным впечатлением от встречи с новым другом нашей страны. И, конечно, без того, чтобы, «привезти» с собой оттуда героев своей новой поэмы или пьесы.
Чтец:
НОЧЬ В КАИРЕ
Спят большие пирамиды,
Спят на рейде корабли;
И, забыв про все обиды,
Крокодилы спать пошли.
У дорог верблюды дремлют,
Утомленные на вид;
И, склонившийся на землю.
Смуглый мальчик тихо спит.
Спят в Москве, и спят в Каире,
Только я один не сплю.
Шорохи в подлунном мире
В эту полночь я ловлю.
Несмотря на расстоянье,
Все сейчас доступно мне;
Я Алешино дыханье
Слышу в этой тишине;
Как сопит под одеялом.
Как вздыхает в полусне, -
Вес ему чего-то мало,
Что-то видится в окне...
Если б знали крокодилы.
Чем ему сейчас помочь.
С берегов зеленых Нила
Уходили б прямо в ночь.
Ковыляли бы горами.
Шли б с утра и до утра.
Темно-синими морями
Плыли б, словно катера.
Не боясь в пути простуды.
По колючкам и пескам
Шли б лохматые верблюды
К иноземным берегам.
...Тихо дрогнули ресницы.
Будто слышит - я зову.
...Пусть пока ему все снится.
Что я вижу наяву.
Ведущий: Результатом поездок стали путевые очерки, большая часть из которых была опубликована в «Огоньке», а также стихи. Так, после поездки в Индию А. Софронов написал цикл стихов о Гималаях, пропагандировал творчество Н.К. Рериха. После публикации в «Огоньке» путевые очерки составили сборники «Зарубежные встречи» (1952), «На пяти материках» (1958), «Путешествие, которое хочется повторить» (1964), «На ближнем и дальнем Западе» (1968), «Ладони братьев» (1969), «Дороги (1972), «На землях Азии и Африки» (1973), «Огненная земля» (1974), «Ирландский репортаж с несколькими сюжетами» (1976), «Время прощаний и встреч» (1977), «На трёх континентах (1986).
Чтец:
Рерих
Теперь понимаю,
Что делал здесь Рерих,-
Но кратки, не кисти,
не солнца восход.
Он просто здесь был
и просто он верил.
Что время настанет.
что время придет.
Конечно, и низом
и даже болотом
Из края до края
захочешь - пройдешь;
Ведь хлеба кусок-
это тоже забота,
Без этого хлеба -
не проживешь.
По он не желал
пробиваться низиной –
Низина полегче
укроет, спасет
Но все-таки, все-таки
где-то Россия.
Ее непонятный
еще небосвод.
Были ее,
холстяные одежды
И древних церквей
под дождем купола.
Но были ж невежды?
Ох, эти невежды!
Им всем долголетье
судьбина дала.
Поэтому - в горы.
Поэтому – к небу,
Где краски и кисти
и те же холсты!
И все, что явилось
пред взором, как небыль,
Вce зришь ты глазами.
все чувствуешь ты.
Пророки, они ведь
такие же люди;
Из кожи и плоти
и тех же костей:
Но только они
понимают, что будет
В глубинах далеких
невидимых дней.
Теперь понимаю.
что делал здесь Рерих,
Из Руси идущий
но склонам сюда!
Но просто он видел,
не просто он верил.
Что явится миру.
Что вспыхнет звезда.
Поэтому скалами
по Гималаям
Он в Индию шел.
оставляя холсты,
И падали люди.
изнемогая.
И кости легли их,
как крень под мосты.
Он видел но просто
под льдами вершины
И черные скалы.
где ветры мели.
Он шел впереди
небывалой дружины.
Шел с верой
в незыблемость этой земли.
Сейчас-то мы это
уже понимаем.
Что там,
среди белых вершин и снегов.
Построены Рерихом
мосты в Гималаях,
Мосты для живущих
навеки веков!
Ведущий: Софронов продолжает писать стихи. Выпускает сборники «Дон мой» (1954), «От всех широт» (1958), «Я вас люблю» (1962), «Бессмертник», «Мы с тобою из Ростова» (1964), «Посвящение Дону» и другие. Также публикует поэмы «Поэма времени» (1969), «На площади своего имени» (1976), заканчивает поэму «Плиев под Одессой» (1945 -1972).
Чтец:
МЫ С ТОБОЮ ИЗ РОСТОВА
Папиросный коробок
С маркой города родного,
Синий ласковый дымок...
Мы с тобою из Ростова.
Из Ростова-на-Дону
Шли мы вместе эшелоном
На священную войну
По полям родным зеленым.
Прикрывая огонек,
Ночью темной, фронтовою
Сколько раз мы у дорог
В соснах прятались с тобою.
Часовые на посту,
Да шумели глухо сосны.
И стремился в темноту
Дым ростовский папиросный.
Сколько было в дыме том
В тишине воспоминаний:
И родимый старый дом,
И по улицам скитанья...
Но когда алел восток,
Уходила тень ночная, —
Исчезал в траве дымок.
Черным дымом закрываясь
Дымом смерти и войны
И священной нашей мести
За которую сыны
Стали в ряд с отцами вместе.
Новый день и новый бой.
Над гречихой мины свищут..
Так мы шли всегда с тобой.
Moй земляк и мой дружище.
Папиросный коробок
С маркой города родного,
Синий ласковый дымок...
Мы с тобою из Ростова.
Ведущий: Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1981 года за большие заслуги в развитии советской литературы, плодотворную общественную деятельность, писателю, главному редактору журнала «Огонёк» Софронову Анатолию Владимировичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
Анатолий Владимирович Софронов награждён 3 орденами Ленина , орденами Октябрьской Революции), Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, медалями, в том числе «За оборону Кавказа», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», наградами иностранных государств. Лауреат Сталинских премий (1948 – за пьесу «В одном городе», 1949 – за пьесу «Московский характер»), Государственной премии РСФСР имени К.С. Станиславского (1973 – за пьесы «Наследство» и «Ураган»), Золотой медали имени Александра Фадеева, Золотой медали Советского комитета защиты мира. Первым из советских писателей удостоен звания лауреата международной премии «Лотос».
Последние годы Анатолий Владимирович жил в Москве. Скончался 9 сентября 1990 года. Похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.
Перелистайте страницы его книг, прочтите его стихи и пьесы, прислушайтесь к песням – и вы поймете, как много сумел сделать в жизни этот художник слова, наш земляк.
Чтец:
Память—это как клятва, навечно,—
Желтым пламенем жалит и жжет...
Потому и живет бесконечность,
Что в ней долгая память живет!