Ильинская, Е. Приговор справедливости: суд над изменником Родины /Е. Ильинская //Красное Приазовье. – 1945. – 5 апреля.

Кто не помнит те страшные дни, когда город содрогался от расправы немецких палачей? Когда немецкий солдат гонял твою дочь, сестру, брата из родного города на каторгу в Германию, когда уводили твоего истерзанного мужа, отца, мать на расстрел во рву за кирпичный завод…

Нет, не забыть этих черных дней! Не простить злодеям их гнусную расправу над мирными жителями нашего города!

Сегодня новый прилив гнева охватил сердце каждой матери, потерявшей сына, каждой жены, потерявшей мужа. Еще раз, как перед боем, сожмется рука воина-победителя, рука уже занятая мирным трудом; еще раз вспыхнет волнение на лице сирот, чьих родителей расстреляли изверги.

Сегодня предъявлен счет одному из активных проводников карательной политики немцев для установления фашистских «порядков» в Азове – Налджиеву.

Вот он, подлый преступник, чьи руки в крови невинных людей, на скамье подсудимых. Она окружена барьером, за которым стоят конвоиры, а дальше – сотни людей. Это жители Азова. Налджиев не видит людей. Но он чувствует на себе пристальный взгляд сотни граждан, взгляд полный презрения, ненависти и бесконечного гнева.

Жалкий до противности… теперь он – обезвреженная гадина. Животный испуг сгорбил, обесцветил преступника. Он сутулится, руки свешиваются вдоль туловища, опущена голова, не поднимает и глаз. Слишком много он сделал простым людям, вот поэтому не может он смотреть прямо в глаза. Да, нет того активиста-полицая Налджиева, чьи руки предали столько народа. Да, нет теперь и 1942 черного года. Он ушел безвозвратно.

Суд идет!.. Тревожная тишина, устанавливается в зале.

Председательствующий капитан юстиции Коссов оглашает обвинительное заключение по делу подсудимого Налджиева Павла Сергеевича.

Председательствующий спрашивает подсудимого, понятно ли ему в чем он обвиняется, признает ли он себя виновным и желает ли давать суду показания.

Подсудимый: «В чем обвиняюсь понятно. Но виновным себя признаю частично, в том, что работал в полиции, был следователем криминального отдела; отрицаю инкриминируемое мне обвинение в аресте граждан и личное мое участие в расстрелах. Показания суду давать желаю».

Но в своих показаниях подлый предатель пытается ускользнуть от прямых ответов. Он не находит в себе мужества перед судом рассказать искренне о своих злодеяниях кровавой драмы, выполняемой им.

Оставшись проживать на временно оккупированной немцами территории в Азове, гнусный предатель добровольно пошел на службу в немецкие карательные органы – в полицию в августе 1942 года. Вначале Налджиев был инспектором азовской городской полиции, а затем был назначен немецкими властями на должность следователя криминально-политического отдела полиции. Проработал на этой должности до дня изгнания немцев из города.

Находясь на службе врага, собачий поводырь с исключительной активностью выполнял приказания своего начальника. Об этом сам Налджиев говорит в своих ответах на вопросы суда и прокурора: «Я действительно приводил в полицию коммунистов. Действовал я вполне сознательно. В полицию я приводил их лично сам. Мне также было известно, что все приведенные мною люди впоследствии были арестованы и направлены в ростовскую тюрьму. О дельнейшей их судьбе мне ничего не известно. Знаю, что никто из них больше в Азов не возвратился…»

Он лично сам производил аресты коммунистов, вел следствие по делам арестованных советских граждан, избивал на допросах, производил обыски и изъятие имущества, лично сам руководил конвоированием советских патриотов в ростовскую тюрьму, и конвоировал мирных жителей Азова на расстрел.

Напрасно налоге запирательство, гримасничанье преступника на скамье подсудимого. Припертый с поличным, Налджиев не мог отрицать, что 60 человек коммунистов он сам отдал, отвез на расправу палачам, что он был груб и бесчеловечен к своим жертвам.

Подлая душонка иуды, его преступные дела раскрыты с полной беспощадностью в показаниях многочисленных свидетелей. И никакие ухищрения не помогли скрыть от правосудия истину.

Яркий пример жестокой расправы дают показания свидетелей:

- Подсудимого Налджиева я знала еще до войны. Он часто у нас бывал на дому, как знакомый. Пришли немцы. 24 января 1943 года полициями была арестована моя мать. Я пошла в полицию передать передачу матери. Около камеры стоял часовой. Он меня не пропустил. Я стала плакать, кричать. В это время вышел из своего кабинета Налджиев. Он слышал, что я говорила, и это его разозлило. Он схватил меня за горло, три раза ударил по лицу, и приказал молчать и убираться отсюда. Я стала просить его, чтобы он разрешил передачу матери. Тогда он спросил с издевательской усмешкой: «За что она арестована?» Я сказала, что не знаю. Налджиев пуще прежнего разозлился и заорал: «А! Не знаешь, врешь. Ты хорошо знаешь, за что она арестована. Она - коммунистка». И приказав часовому посадить меня в коридоре, сам ушел. В это время в полиции была какая-то суматоха. Вскоре из камеры стали выводить людей и сажать их в грузовую машину. Погрузкой в машину занимался сам Налджиев. Когда машина была загружена, Налджиев сам сел в нее. Куда повезли этих людей я тогда еще не знала. Примерно через полчаса машина возвратилась пустой и в нее стали снова нагружать людей. Налджиев сопровождал и эту машину. На третий раз в машину посадили и мою мать, а меня выпустили. Я узнала, что арестованных везут на расстрел. Крича и плача, я побежала за машиной.

Когда пришли войска Красной Армии, за кирпичным заводом были раскопаны две большие ямы, из которых извлекли расстрелянных немцами людей. Там я нашла труп своей матери.

Свидетельница Дорохова Евдокий Васильевна рассказала суду:

- Подсудимого Налджиева я знаю с 1937 года. Когда-то я вместе с ним работала на чулочной фабрике, где он был возчиком. В период немецкой оккупации мне было известно, что Налджиев был следователем полиции. Однажды я была очевидцем следующего факта: это было 27-28 сентября 1942 года. Из Азова в Ростов гнали группу арестованных, среди которых были коммунисты Азова, в том числе и мой муж. Были и женщины. Всего арестованных было человек 45. их конвоировал Налджиев. Он ехал на линейке, и я видела у него на руках какие-то папки. У некоторых арестованных были связаны руки. Их отвезли в ростовскую тюрьму. Я возила туда мужу передачу. А 3 октября у меня уже не приняли передачу и сказали, что больше не привозите… Я поняла, что их расстреляли.

Свидетельница Александра Петровна Лебеденко рассказывает: В январе 1943 года был арестован мой муж полицией. Я принесла передачу – ее не приняли: мужа уже не было. Его расстреляли. И тут же у меня на глазах из двора полиции выехала грузовая машина, на которой везли людей. Я побежала за машиной. Недалеко от кирпичного завода, спрятавшись за курган, я видела своими глазами, как выставили всех и стали расстреливать. Я закричала. Ко мне подошел с оружием Налджиев и грубо крикнул: Что орешь, не базар же тебе это!

Чудовищную картину расправы рисует свидетель, житель Азова Григоренко Василий Федотьевич: В сентябре 1942 года я шел в деревню Ново-Александровку выменять хлеба. Возле Красногоровки меня стали догонять две машины. Я спрятался за кукурузу. У танкового рва машины остановились. Я видел, как из машины вышел первый с обнаженным наганом в сером плаще Налджиев. За ним – полицейский Вылупко и другие. С грузовой машины вытолкали азовчан И.А. Кудлаенко, С.Н. Борисова, А. Маноцкого и еще кого-то, фамилию не знаю. Их поставили на колени перед танковым рвом. Немцы вышли из легковой машины, улеглись против и стали курить… Через десять-пятнадцать минут полицейские окружили полукольцом жертвы, и немцы стали в упор стрелять из автоматов… Ахнула степь от дикой расправы. А полицейские, как цепные псы, набросились на трупы и стали раздевать их. Спустя немного времени я увидела у себя во дворе вымытую от крови одежду расстрелянных. Жена одного полицая, проживающая в одном доме со мной, просушивала одежду для продажи на рынке.

Показания свидетельницы Марии Давыдовны Дроновой по делу расправы с семьей партизана Калашникова раскрывают провокационные методы деятельности наглого полицая Налджиева. К своим жертвам он подкрадывался под покровом лжи.

- Моего мужа – коммуниста, забрала полиция, следствие вел Налджиев. После следствия у меня было свидание с мужем в кабинете начальника полиции Попова. Мужа не узнать: он был весь черный, как чугун, от побоев. К такому избитому явилась жалость даже у иуды Попова. Он вызвал Налджиева и сказал: «Зачем так бить».

- Его не бить, а убить надо, - был ответ Налджиева

- Мужа моего так и убили палачи.

Четырех детей оставили кровожадные изверги сиротами, - говорит свидетельница Сероштанова Прасковья Тимофеевна.

Свидетели Карпова-Хомич Е.Я., Руднева М.И., мужья которых также расстреляны, в своих показаниях нарисовали жуткие картины издевательства, грубого обращения с мирным народом.

Показания подростков…Турянской, Светленко, свидетельствуют о нечеловечности, звериной расправы подлого преступника Налджиева.

Много жизней погубил матерый изменник Налджиев. Великая скорбь жен, слезы матерей, сирот, наполняют речи государственного обвинителя майора Громова болью и гневом.

- Этот гнусный изменник должен понести суровую кару за свои злодеяния. Его окровавленные ноги не должны топтать больше нашу святую землю. Жестокого приговора требует не месть, а справедливость. Этого требует от нас, живых, наш долг перед погибшими.

Военный Трибунал войск НКВД приговорил Налджиева к высшей мере наказания – расстрелу, с конфискацией всего лично принадлежащего ему имущества.