Включить версию для слабовидящих

Размытый след Карпов В ч2

^Back To Top

Календарь праздников

Праздники России

Контакты

346780 Ростовская область

г. Азов, Петровский б-р 20 

тел.(86342) 4-49-43, 4-06-15 

E-mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it.

qr VK

Besucherzahler
счетчик посещений
 

Яндекс.Метрика

РАЗМЫТЫЙ СЛЕД

 

Карпов В. (Басой)

23

Чтобы уничтожить народную память, нужно уничтожить или рассеять её носителя, т.е. сам народ, или, по крайней мере, его большую часть. Остальных оставшихся запугать всяческими репрессиями и утеснениями, превращая их в послушное стадо простых исполнителей чужой воли, думающих только о сегодняшнем дне - а именно: как заработать на кусок хлеба и выжить. Продержи народ или народность, субэтнос в таком «пригнобленном» состоянии два - три поколения подряд и цель достигнута — люди превращаются в «Иванов - не помнящих своего родства». Именно в такую ситуацию попало казачество в годы Советской власти, из которой и до сих пор чрезвычайно сложно найти верный выход. Вечная же память тем казакам, кто всячески сопротивлялся политике большевиков, направленной на превращение казачьего субэтноса в беспамятное, послушное воле колхозного начальства быдло...

  

Старые знакомцы

Часть 2

 

 Глухой ночью, через день после хуторского собрания по организации Нижнемиусского колхоза, к учителю Вахрамееву постучали условным стуком. Гурий, проснувшись, достал наган-самовзвод и, открыв входную дверь, резко отступил в темноту коридора. Вошли двое в брезентовых плащах с накинутыми на голову капюшонами - на улице моросил весенний дождь. Лампа одиноко мерцала в глубине комнаты, едва освещая вошедших. Те, откинув капюшоны, перекрестились на пустой угол, сели на лавку и, достав кисеты, стали скручивать самокрутки, Поздние гости были давними знакомцами, ещё по той, уже далекой Германской войне. Первым не выдержал и заговорил бывший взводный урядник - Богатырев Захар:

- Как Вас прикажите понимать, господин подъесаул? Помешали нам своего человека в председатели колхоза посадить.

Хозяин, подкурив, как и гости, от лампы, ответил:

- Я и сам поначалу колебался, но потом решил: не надо нам лезть на переда и лишнее внимание к себе привлекать. Хватит и того, что ты, Захар, в правление прошёл. И так в курсе дел будем, ты - по колхозу, я - по Совету. Но признаю,   не все, как   задумывалось, вышло. Уполномоченный, сволочь, все карты спутал, пришлось перестраиваться на ходу.

Да, тертый калач этот Кандыба!- вступил в разговор пожилой казак, бывший вахмистр Мигуля, не так давно вернувшийся из тюрьмы.

-  Я его сразу признал, ведь энто он нас тогда, осенью 23-го года, со своим ЧОНОМ со всех сторон как волков обложил и принудил сдаться, - сообщил он.

- Вот, оказывается, как наши дела на данный момент обстоят! Даже хуже, чем я предполагал! Сдается мне, Сидор Кузьмич, что и он тоже мог кого-то из нас призначить. Чувствую, засветились мы, а это крайне опасно, особенно сейчас, когда подготовка к выступлению практически завершена, и мы ждем только сигнала, - сделал вывод учитель.

- Да убирать этого Кандыбу надо немедля! Ить иного выхода нет,- опять вступил в разговор Богатырев.

- А куда он после нас подался? - спросил сотоварищей учитель, затягиваясь папиросой.

- Да конюх сельсоветский, дядя Вася, гутарил, что в станицу Николаевскую его отвозил - там колхоз будет сорганизовывать, мать его так, - сообщил Захар, выпуская дым из широких ноздрей.

- Видать мне придется тряхнуть стариной, - сказал Мигуля. Молодежь привлекать покудова не станем, бо дело дюже рисковое.   Он затушил самокрутку и бережно ссыпал остатки махорки в кисет.

- Да вы никак сами все вырешили?- недовольно нахмурился хозяин, тоже докуривая и туша папиросу.

- Точно так, ваше благородие, - отозвался вахмистр.- Васька, зять, вызывался, но я решил, что мне поспособнее будет. - В энтой станице у меня знакомцы по отсидке имеются, надежные ребята, еже ли што, и подмогнут, и укроют.

- Только вот «закавыка»! Как сие дело обставить-спланувать, чтобы моя отлучка из хутора в чужие глаза не попала, чую - приглядают за мной, скрадывают, как зверя, - озадачил соратников вахмистр.

- Да, это серьезный вопрос, - согласился учитель.

Они опять надолго замолчали, думая о создавшемся моменте. Наконец Богатырёв нерешительно кинул мысль:

- Тут Возков намедни баял, что завтра последнюю ходку тозовского зерна в уезд на ссыпку повезёт - додавили гады.

- Вот и выход подвернулся,- подхватил эту мысль учитель   и   тут же стал излагать план:

- Напросись, Сидор Кузьмич, ему в помощники, он сутки на быках будет в уезд елозить. Вели ему там, у родичей, тебя дожидаться, но в курс дела не вводи, хоть и свой он человек.   Думаю, за двое - трое суток управишься, если всё в лад пойдёт. Захар тебе в Змеиной балке коня и все остальное передаст, там же все потом и укроешь, сам знаешь, где. Оружие в хутор не тяни - опасно.

- Голова вы, Гурий Петрович! Всё предусмотрели, недаром нашим взводом охотников на Германской войне командовали, - вспомнил прошлое Захар.

- Ежели сорвется, - перебил его вахмистр, - тогда Ваську пошлете. Немного помолчав, добавил:

- Убирать энтого чекиста нужно по-любому, почуял он что-то, матерый волк - опытный, насмотрелся   я на таких, голыми бы руками давил, а тут и карабин имеется,- поделился вахмистр наболевшим.

- Ну, в добрый час, Сидор Кузьмич,- учитель подал руку Мигуле, но тот растрогался и обнял офицера, смахнув стариковскую непрошеную слезу.

- Коли не возвернусь, то дочку с внуком не бросайте. Вот внук растет, энтой осенью в первый класс итить, но чую, не успею я его на крыло поставить, и вразумить не успею,- посетовал вахмистр.

- А мой сын уже во второй перешёл, а получается то же самое, - подумалось подъесаулу.   Даже и не знает, кто его отец. Да, по теперешним временам пусть лучше не знает ни он, ни кто- то другой.

Первым ушел Мигуля, за ним Богатырев, получив инструкции, как вести себя на заседаниях правления колхоза, кого поддерживать, а кого топить, не давать хода. Борьба принимала скрытные, изощрённые формы, к которым казаки Нижнего Дона были не слишком привычны.

В Нижнемиусский колхоз, попервоначалу, вошло около двухсот дворов из 257, числившихся по Совету. Примерно двести новоиспечённых колхозников было разбито на три основных бригады. Две - растениеводческие и одну - животноводческую, человек по сорок в каждой. Но если с сельхозинвентарем полеводческих бригад особых затруднений не случилось, его просто вытащили из хозяйских сараев и стаек на общий колхозный двор и установили в одну линию под открытым небом, то над устройством общих базов для коров и лошадей пришлось повозиться. Хорошо еще, что объединение в колхоз пришлось на весну, и впереди было лето. К зиме 1930-1931 годов удалось оборудовать только две молочные фермы, да общий баз для тягловых животных - лошадей и быков. Мелкий скот решено было передать бывшим хозяевам на временное содержание, подготовить до зимы для него помещение не успели. Потом вообще пришло указание, что его можно оставить владельцам. Власть сделала послабление, опасаясь перегнуть палку.

В колхозе было еще звено рыбаков - остаток артели раскулаченного Вани Салогуба. Они толклись на прудах около сожженной мельницы да в устье Миуса, примыкавшем к колхозным землям. Выходить в море им пока не разрешалось, непонятно почему. Было создано и небольшое звено, закрепленное за садом и пасекой. Им руководил лично Шульга Михаил Кузьмич, бывший арендатор и теперешний член правления колхоза.

Тозовская пекарня стала колхозной и в ней остались прежние работники: Цапков Игнат - хлебопеком и Богатырев Захар - всем остальным (грузчиком, истопником, сторожем и т.д.).

Хуторская церковь была приспособлена под зерновой склад, а в тозовском амбаре была временно оборудована изба - читальня. Там по вечерам пиликала гармошка и щёлкала семечки молодежь. Привезённые из уезда книжки почти никто не брал, а если и брали, то только парни - на раскурку. А вот газеты почитывали, но в основном мужчины постарше. Как-то по весне, когда отсеялись, шедшего по делам председателя Чаплыгина остановили старики. Они сидели на бревнах напротив строящейся конефермы.

- Ты вот что нам, Федюня, обскажи,- не отвечая на приветствие, заговорил старший из них, 70-летний Макар Топилин, - чаво энто новая власть такое глумление над нами, т.е. жителями учиняет? - Воскресный день, а помолиться негде? - Дед поднял палку с железным наконечником на конце и, как будто шутя, упер ее Федору в грудь, напротив сердца. Федор спокойно отвел клюку в сторону и заявил:

- Молись дед дома, чай с твоего киота Советская власть не вытаскивает, а колхозу семенное зерно засыпать куда- то надо было. Небось церковь поджигать никто не станет.- Дед Макар крякнул, прокашлялся и сплюнул густую слюну под ноги председателя, не найдя что сказать в ответ.

- Так- то оно так, да не совсем,- вступил в разговор Иван Чумак - еще моложавый 60- летний мужик.   - Ведь в церковь народ тянулся не только для того чтобы помолиться да причаститься, но и на людей поглядеть да и себя показать. Энто ж ты отрицать, Федор, не станешь,- заявил он. Но тот нашелся и тут - отшутившись:

- Вот закончим к осени клуб, туда и будете ходить   на девок глазеть,- заявил он. И круто развернувшись и приставив руку к фуражке (в знак уважения) пошел к ферме.

- Ушлый, гад! Просипел со злобой, вслед Чаплыгину, самый молодой из стариков, бывший мамонтовец Семен Михеев.

- Однако же опосля сева излишки хлеба людям возвернул и более- менее по справедливости распределил,- вступился за председателя дед Иван.

- Знаем, чего ты, Ванька, за председателя задницу дерешь,- осадил его дед Макар, - он ить тебе двоюродным племянником доводится. Дед Иван засопел, но все - же ответил:

- Энто, братцы, всем известно. Известно и то, что его батька, а мой двоюродный брат приказной Чаплыгин на моих руках в 1905 отошел в мир иной... Но я не про то. Хозяйственный он, Федька, как и Афанасий был, да и упертый не по годам, и ежели ухватился за лямку, то будет тянуть до последнего, покудова не ляжет в борозде - попомните мое слово.

И дед Иван, поднявшись, зашагал вслед за Федором, усмотрев, что плотники неплотно подогнали "венец" на срубе.

- Вот до чего дошло, и серед нас   уже единства нету,- посетовал дед Макар.

- Ничего, дай Бог, доживем до того дня, когда всё на круги своя возвернётся, - сказал Михеев и невольно сжал до хруста кулаки. Дай-то Бог! - закивали, крестясь, старики. Жизнь, а с нею и борьба за её уклад продолжалась. Никакого единства среди хуторян уже не было, да и не могло   быть. Слишком много было пролито крови в недалёкую Гражданскую войну с обеих сторон, чтобы быстро забыть про это, да и раскулачивание   тоже сильно развело людей. Ведь всех сразу противников новой власти на Соловки было не сослать, хоть и сильно хотелось. 

После весеннего сева, который хуторяне закончили в конце мая, к учителю Вахрамееву Григорию Петровичу зашёл председатель колхоза Федор Чаплыгин. Свечерело. Учитель заканчивал проверку тетрадей. Они редко встречались, хотя и жили, последние два года, в одном хуторе в двести дворов. Федор, уйдя из ЧЕКА, по весне 1923 года, плавал боцманом на мелкотоннажных посудинах, ходивших по Азовскому морю. А зимой, в межсезонье, жил в хуторе на отцовском подворье и работал в кузне, помогал Сане Парамонову ладить сельскохозяйственный инвентарь, готовить его к весеннему севу.

Вахрамеев был назначен заведовать хуторской школой в 1928 году. Раньше он пару лет отработал маркшейдером на шахте в Донецком округе. Летом 1924 года, на его смене, взорвался метан, и ему посекло лицо и левую руку, но он все же вывел из завала почти всех шахтеров. После лечения Вахрамеева хотели повысить по службе - назначить начальником смены, но он, взяв необходимые рекомендации, поступил на вечернее физико-математическое отделение Краевого учительского института. Работая сменным электриком в речном порту, окончил институт, и сам напросился в хуторскую школу. Того требовало дело - нужно было быть поближе к своим людям, соратникам по продолжавшейся борьбе. Хозяин и гость долго молчали, - курили в полумраке веранды. Разговор начал Чаплыгин.

Два месяца тому назад, под станицей Николаевской, уполномоченного Кандыбу убили, в грудь и в голову стреляли - значит, чтобы наверняка, -   сказал он и глубоко затянулся.

-  Отчаянные там казачки попались,   если на такого человека   замахнулись,   - откликнулся Вахрамеев.

-  Я вам вот что скажу, Гурий Петрович, - без всякого перехода заявил Чаплыгин, - уезжали бы вы по-добрупо-здоровуотседова, поближе к сыну, давайте как и в 1922 году расходиться как в море корабли. - Тут и без вас найдется, кому воду мутить. А то вы сейчас, как бык на раскорячку,- с одного боку учительствуете, и надо сказать, честно, хвалят вас люди. А с другого - ждете часа, чтобы Советской власти в горло мёртвой хваткой вцепиться. А случись сейчас какая заваруха, тех, которые к новой власти окончательно качнулись, вам под корень рубить придётся, а это значит и детей, которых вы сейчас обучаете, - вот какая картинка вырисовывается на сей момент.

- Ну что ты несешь Федор!- возмутился учитель, - и в волнении выкинул недокуренную папиросу. Ты же меня не один год знаешь, я женщин и детей и пальцем за две войны не тронул. Да и, когда по округу с казаками колесил, расправ над семьями не чинил.

-  Да вас- то я до тонкостев изучил и знаю - не зверь вы - живо отозвался Чаплыгин. А вот ваши отсидевшие соратнички, братья казаки. -   Как с ними прикажите быть? Они еще зимой 22-го у вас из подчинения вышли, когда слободского председателя с женой срубили, хоть и свои были - казаки, и дочку малолетнюю кончили бы, ежели бы вы не вмешались. - Дак энто тогда, а сейчас, опосля раскручивания, ежели полыхнет... - Словом, летние каникулы на носу, берите перевод в уезд и поезжайте с Богом. - Да и вообще отходили бы вы от этого мертвого дела, все одно не выгорит оно, плетью обуха не перешибёшь - категорично заявил Чаплыгин. Я вон возвернулся на круги своя, к землице родной поближе и рад душой безмерно, а вам учителю и вовсе негоже в подполье заговоры плести. А там как знаете!

И председатель, выбросив давно потухшую цигарку, добавил:

- Ведь это Кандыба, со своей ротой «чоновцев», остатки вашего отряда брал,   когда вахмистр Мигуля им уже командовал, а говорите Николаевские, - не к чему тут тень на плетень перед бывшим чекистом наводить, Гурий Петрович. Поезжайте с Богом, - повторил просьбу - приказ Чаплыгин и стал спускаться с веранды. Уже открывая калитку, бросил последнее провожающему его учителю:

- В Харбине она до последнего времени была. Старый знакомец, по прежней службе, сообщил.

- Видать среди моих старых знакомцев обретается,- отозвался учитель, - а гут сын без отца и матери растет.

- А дети, как известно, своих родителей не выбирают,- заявил Федор, - а хорошо это или плохо - не нам с тобой судить. И вышел в темноту ночи. Они всё же засиделись допоздна, больше молчали, чем говорили.

«Да, прав ты, матрос!»- подумал Гурий, смотря в след уходящему. Пора нам, как и в прошлый раз, расходиться, а то у кого-то нервы могут, в конце концов, не выдержать.

Гурий после тяжёлого разговора ещё долго сидел на веранде, невидящим взглядом глядя в темноту ночи, невольно думая о давно наболевшем:

- « Это же надо такому случиться, держит нас около себя как зачарованных на привязи, и выбирать никого не желает. - А матрос по сей день любит ее, поэтому и меня терпит, опять же из-за неё, не сдает куда следует, иначе   бы уже давно   к стенке поставили, еще там, в Крыму».

Бывший подъесаул тяжело встал, прошёл в комнату, зажёг лампу и, обмакнув перо в чернильницу, на листе чистой бумаги написал - В НАРОБРАЗ Приазовского округа - заявление.... И опять задумался о том до боли близком и невыносимо тяжком времени, когда в одном треугольнике оказались они - командир казачьей полусотни и матрос екист осенью 1920 года, а в вершине этого треугольника она - комиссар политотдела одной из бригад корпуса Глобы - Яхман Таисия Изяславовна. Так распорядилась судьба, связав их в единый узел, развязать который оказалось невозможным и за эти десять последних лет. Случай из ряда вон выходящий, неправдоподобный, но, оказалось, и такое возможно в этом растревоженном революцией и войной Российском бесконечном пространстве.

«Все одно к одному сошлось, и надо действовать»,- окончательно решил учитель и стал укладывать свой нехитрый скарб в кожаный чемодан, готовясь к отъезду. Накануне, за день до разговора с Чаплыгиным, он получил известие, что в первых числах мая погиб руководитель повстанческого штаба на Нижнем Дону, бывший полковник генерального штаба Митрохин Спиридон Евсеевич. Когда ОГПУ произвело первые аресты, кто-то из надежных людей, служащих в структурах новой власти, предупредил руководителя о грозящей опасности. Полковник с помощником, есаулом Быкадоровым, уничтожив документы, бывшие под рукой, сели на поезд Ростов - Одесса, решив перебраться поближе к румынской границе.   Но припоздали: ОГПУ уже шло по их следу. Очевидно, сработал провокатор, внедрённый в организацию. Подсевшие на промежуточной станции между Ростовом и Таганрогом чекисты стали проверять документы: спрыгнули на ходу. Полковник приземлился неудачно - подвернул ногу, отстреливаясь, был ранен в плечо и, видя, что двоим не уйти, приказал есаулу пробиваться в плавни самому, благо, что они были рядом. Прикрывая отход помощника, последнюю пулю приберег для себя, а есаул, отстреливаясь, скрылся в спасительных камышах. Удалось ему уйти или его подстрелили - было долго неизвестно на местах. Лишившись основных руководителей, а вместе с ними и координации действий между ячейками и отделами, поднять восстание на Нижнем Дону, по весне 1930 года, организация не смогла. Чекисты нанесли упреждающий удар, от которого офицерскоазачье подполье так и смогло больше оправиться.

Организовавший было с полсотни казаков Гурий сообщил «по цепочке», что выступление откладывается до более благоприятного момента.

«До сева нужно было подниматься», - не раз высказывал своё мнение Тюпа -Траковский своим сотоварищам по борьбе, но возобладало мнение старших офицеров. -«дескать, пусть отсеются новоиспеченные колхозники, а косить, и молотить будем уже мы». И полковник Митрохин не решился отдать приказ о выступлении ранней весной - шансов на успех было действительно мало, но всё же они тогда были.

-«Наивные ослы, пропьянствовали все эти годы по закордонным ресторациям, прошлялись по польским и румынским борделям и утеряли чувство реального, вот и упустили момент». Так или примерно так рассуждал бывший подъесаул Тюпа-Траковский. укладывая свои пожитки и зачищая следы. Хутор покидал он без сожаления, но с досадой существить задуманное и на этот раз не удалось, но Гурий не терял надежды, как уже немногие, пока остающиеся на свободе, члены РОВСА, и ещё многие казаки Нижнего Дона.

Отъезд учителя был омрачён арестом вахмистра Мигули - видно действительно за ним присматривали. Освобождён он был раньше на год отбытия срока - может чекисты надеялись на то, что он их наведёт на кого- то из подполья. Но, как стало потом ясно, их надежды не оправдались - матерым волком оказался старый служака и, не боясь загонщиков, сам с успехом поохотился на них. Да и сдался он чекистам по собственной воле - пожалел семью.

Об аресте помощника Гурию сообщил Захар Богатырев. Он предложил отбить односума по пути в уезд, собрав своих людей, но офицер запретил ему это рисковое дело. Можно было поставить под удар всю организацию. Учитель втолковывал это Захару, хотя у самого на душе было противно - не в казачьих правилах было сдавать без боя своих, но иначе поступить было нельзя.

У урядника за спиной не было семьи, до Германской войны он ожениться не успел, а после Гражданской не захотел, справедливо считая, что так будет лучше. Поэтому Богатырёв убеждал офицера разрешить ему рискнуть, хотя одному противостоять четверым было затруднительно. Но подъесаул был категоричен, и пришлось подчиниться. А ведь Захар был обязан Мигуле жизнью. Там, в Крыму, поздней осенью двадцатого, когда они с вахмистром, волею судьбы, оказались в каменоломнях под Керчью, тот как мог, залечил его подраненную ногу. А когда окреп лед на Азовье, они пошли пешком через море, держась на видимом удалении от берега, и каким- то чудом доплелись до устья Миуса, обросшие и обмороженные. Последние километры вахмистр тащил обессиленного урядника на себе - у того открылась плохо залеченная рана. Выручило их сало, найденное в сумке какого-то обозника, заколотого ими под Керчью перед самым уходом, да одна пара валенок на двоих, снятых с него же. Как тогда, так и сейчас все «висело на волоске». Сейчас все зависело от того, успел ли Кандыба сообщить о своих подозрениях наверх или нет. Если успел, то Мигуля пошел первым, следом была очередь учителя, а, возможно, и его...

- Помни Захар Кузьмич, - наставлял учитель помощника, - нужно показать нашим людям, что мы их не бросили на произвол судьбы, спасая свои шкуры. Будь на месте, и не падай духом. Васю Кутового постарайся пока определить куда-нибудь подальше от хутора ад сторожить или табун пасти, словом, на высылки. Нетерпеливый он больно, дров бы не наломал. Постараюсь семейство Сидора Матвеичапобыстрее на шахты переправить. Но уверен, старик будет по-любому молчать, да и я, если што, сдаваться им живьем не собираюсь. Береги наших людей, остепеняй всячески - думаю, и эта волна, Бог даст, над нами пройдет. Через правление пробивай своим хлебные места, надеюсь, Шульга тебе будет помогать, но особо ему не доверяй, вёрткий он какой - то, постоянно среди баб трётся, хотя и видно, что служилый и не из простых. Действуйте вместе с Марией Салогуб, она наш человек.

- Дык я, было, сунулся к ней на провесне, хотел пристать, а она ни в какую, хотя доподлинно известно, что её Ивана охрана застрелила ещё перед отправкой на этап, -перебил учителя Богатырев.

-Тем более повод есть ей докучать своими посещениями, а там глядишь и добьешься своего - возьмет тебя в мужья, к тому же и баба она красивая, - так напутствовал учитель своего соратника по борьбе.

- Словом, Захар, нужно ждать своего часа, - закончил он свои наставления.

Эх, ваше благородие, ничего нет худшего, чем ждать и догонять, - посетовал урядник, прощаясь с офицером.

- Вот это верное слово! - вырвалось, невольно, у того.

Больше ко мне не заходи, - уже приказал подъесаул,- береженого Бог бережет! несторожкого конвой стережет, - откликнулся Богатырев словами вахмистра Мигули, принесенными им из тюрьмы. Бывший урядник   вышел за порог и пропал, растворился в ночной темноте - охотник навсегда остается охотником.

Несмотря на тяжелые потери, арест большинства руководителей и высылку части казаков в дальние края, организация, созданная по эсеровскому типу, все же, частично, сохранилась. Ее члены ушли в глубокое подполье в ожидании подходящего момента, чтобы возобновить активную борьбу. (И он наступит этот час - в начале осени 1941 года). 

В середине лета Гурий получил новое назначение в уездную семилетку завучем. Он переехал в уездный городок, сняв квартиру на его окраине. А вскорости от есаула Быкадорова к нему пришел связник. Учитель был несколько удивлен тем, как быстро вычислили его соратники. Но это, как оказалось потом, было проще простого. Человек сообщил, что есаул был ранен, но теперь, Слава Богу, уже вполне здоров и назначает ему встречу в одном из шахтёрских городков Донецкого округа. Занятия еще не начались и Гурий, взяв командировку в краевой центр, поспешил в назначенное место. К удивлению учителя на встрече присутствовало третье лицо. Им оказался Шульга Михаил Агафонович - садовод - арендатор в недалеком прошлом, и теперешний член правления колхоза Нижнемиусский. На вопросительный взгляд Гурия есаул повернулся в сторону садовода и пробасил:

- Разрешите представить! Штабс-капитан Бантуш - Каменский Казимир Вячеславович, исполняющий обязанности представителя РОВСА на Нижнем Дону. Уроженец Волынской Губернии, столбовой дворянин, Германскую закончил командиром роты, почти     всю Гражданскую прошёл рядовым в офицерском батальоне, а большего вам, подъесаул, и знать не нужно. И, видя, как Гурий обиженно поджал губы, продолжил:

- Не обижайся Гурий Петрович! - Штабс-капитан все эти годы был известен только полковнику Митрохину и мне.   Он осуществлял связь между нашей организацией и зарубежным начальством.

Гурию вспомнились частые разъезды арендатора по Кавказскому побережью и приморским городкам юга Украины вплоть до Одессы, за новыми подвоями и привоями, лозами и прочим посадочным материалом и он отметил вслух: - А неплохо было придумано с садом!

- Мы знаем о твоем мужественном поведении в Крыму, знаем, за что ты получил очередное звание, но знаем и о твоей связи с этой еврейкой, членом политотдела одной из бригад корпуса Глобы, - сказал есаул, продолжая разговор.

- Значит, не слишком доверяли все эти годы и даже тогда, когда я отрядом командовал?

- Что же изменилось теперь?- усмехнулся он. - Многое! - вступил в разговор штабс-капитан.

- Ну во-первых, мы с есаулом были того же мнения, что и вы о сроках выступления, но к сожалению оказались в меньшинстве: возобладало мнение старших офицеров. - Опять же, вы пошли на оправданный риск и своевременно убрали этого так называемого уполномоченного по колхозному строительству, на самом деле матерого чекиста. Он, по нашим сведениям, участвовал в операции ГПУ по выявлению наших ячеек на местах, но это только одна сторона медали. Но, к сожалению, имеется и другая. И, помедлив, взвешивая каждое слово, штабс-капитан спросил:

- О том, что ваша бывшая возлюбленная все эти годы работала в Харбине среди нашей эмиграции, вы действительно не знали, или всё же   догадывались? Наступило тягостное молчание. Гурий не знал, что отвечать.

Не будем об этом, - снова вступил в разговор есаул, - это прошлое и переиграть его невозможно. К тому же тяга к женщине у нашего брата - казака - дело непреодолимое и неважно, каких она убеждений на данный момент - пролетарских или мелкобуржуазных. Тут уж самого себя, как жеребца, не засупонишь на передние ноги.

- И давайте господа отодвинем в сторону баб и продолжим о деле, - распорядился есаул.

- Ну, раз вы так ставите вопрос! К тому же и мне неприятно копаться в чужом белье, я ведь бывший окопник, а не жандармский ротмистр, - отозвался штабс-капитан,- и, чтобы не разводить   долгой   говорильни,   докладываю   ситуацию   по   Приазовскому   округу.-   Он расстелил на столе самодельную карту, выполненную на тонкой папиросной бумаге, и стал водить по ней карандашом, комментируя:

- Здесь и здесь наши ячейки полностью ликвидированы чекистами. Здесь частично, а вот здесь и здесь нужные люди остались почти полностью. В соседних округах организация пострадала сильнее, но полной ясности пока нет, застрелился при аресте и мой прямой начальник, подполковник Зимин, который курировал Приазовский, Ростовский и Донецкий округа. Через него была связь и с заграничными центрами в Польше, Румынии, Турции, в Прибалтике. Надо сказать, что использовал он меня в основном как связного и в свои планы не посвящал, так что   теперь приходится действовать на свой страх и риск, не имея устойчивой связи с закордонным начальством. И помолчав, добавил - возможно, это даже лучше на данный момент, - и продолжил о текущих делах:

- Салогуб доложила мне о ваших последних распоряжениях Захару Богатыреву, в них есть смысл и трезвый расчёт, основанный на объективной оценке ситуации.

- Даже так, - вскинулся, было, подъесаул, - выходит под двойным надзором находился. - Не горячитесь, Гурий Петрович, этого требовало дело, мы не могли рисковать - кинул реплику есаул.- Давайте лучше ваши инструкции расширим и передадим в низовые ячейки для неукоснительного выполнения. - Жалко, что в организации бывших эсеров не осталось, они большие доки в части конспирации.

- Не нужно было их в воровские шайки внедрять, - не удержался от едкого замечания штабе- капитан, - заведомо провальным дело оказалось. Одних накрыли на грабежах, других на малинах воры сами подрезали, третьи, кому с золотишком подвезло, ушли за кордон или залегли на дно. Никакого дополнительного финансирования через них так и не вышло.

- Мы тоже не лыком шиты, и тоже кой - чему научились за эти десять лет, - сказал Гурий, несколько успокоившись. Кстати, Вы,   Казимир Вячеславович, упустили ещё одну существенную деталь, говорящую в мою пользу, а я ведь ещё в 24-м предлагал руководителям РОВСА базироваться в Приазовском Округе - единственном фактически не казачьем в Донской области. Можно было ещё тогда предположить, что внимание чекистов к нему будет слабее.

- Да, как показывают результаты работы этой бесовской организации,   следует признать, что вы, подъесаул, уже тогда были хорошим аналитиком, но ваша молодость сыграла против вас и к вашим советам кадровые офицеры долго не прислушались, считая выскочкой. Но давайте перейдём к инструкциям, время не ждёт, - дал команду руководитель.

И офицеры приступили к работе: Гурий диктовал, штабс-капитан записывал, есаул дополнял. Разработали инструкции, и условились о связи. Провожая Гурия, есаул сказал:

- Мы полностью доверяем вам, но что успел сообщить наверх подполковник Зимин - незнаем, скрытный был человек, мало кому доверял - Царство ему небесное, так что будьте начеку - возможна зачистка. Пожимая руку на прощанье, добавил.- по правде сказать, от неё никто из нас теперь не застрахован. И с досадой посетовал: - Извечный русский вопрос - Кто виноват? Если что- то сорвалось, или не так пошло, как намечалось. Обязательно нужно найти «козла отпущения».

Благодаря разработанным офицерами инструкциям, о консервации ячеек и групп, некоторым членам организации, все же удалось дождаться 1941 года, то теряя надежду, то обретая ее вновь. Но и тогда для многих противников Советской власти на Нижнем Дону полной ясности так и не наступило. Ведь всем переживших разгул репрессий 20х-30х годов в 41-м снова пришлось делать выбор, как и двадцать с лишним лет тому назад. И этот выбор оказался для казачества гораздо тяжелее и мучительнее предыдущего.

А как же сложилась дальнейшая судьба человека, голосовавшего за колхоз двумя руками?

Изя вышел на новую работу одним из последних и пару дней ковырялся в конфискованном, у раскулаченных, инвентаре. На третий день к нему подошел бригадир Ваня Голик, не здороваясь и глядя куда- то мимо портного, он пробубнил:

- Шел бы ты до дому Изяслав Самуилович.

На небритой физиономии бригадира проступали свежие царапины, а левый полузакрытый глаз затягивало синевой.

- Там тебя наши бабы с утра дожидаются, ить пасха скоро, а тут по случаю сева в лавку сатину подкинули,- разъяснил ситуацию он.

- А как же с трудоднями Иван Иванович? - заикнулся было Изя.

Не волновайся, бабий угодник, день-другой я тебе и так палочки проставлю, тмахнулся Голик. Бачишь что творят твои заказчицы?

- Рукоприкладство форменное учиняют, - мигнул он распухшим глазом.- И окончательно разозлившись, гаркнул:

- Вали отседова, хитрован, не задерживайся, покудова я не передумал,- и пошагал к конторе получать наряды на работу. А Изя, усмехаясь в бороду, поспешил восвояси, дело, как он и предполагал, пошло на лад. Ставка на хуторских женщин, как всегда, оказалась верной и беспроигрышной. К тому же готовых костюмов в ближайшее время не ожидалось. Самому бывшему командиру «ЧОНА», по слухам, чтобы обрядить его в последний путь, тоже пришлось шить форму на заказ, так как подходящего размера не нашлось - дюже крупным оказался покойничек.

Больше Изяслава Самуиловича на колхозном дворе, до самой войны, не наблюдалось. Несмотря на опрометчивое предположение уполномоченного Кандыбы, клиентов у портного, наоборот, с каждым годом всё прибавлялось и прибавлялось. Кроме жены председателя Совета теперь нужно было обшивать и жен руководителей колхоза, а их потихоньку прибывало. Сначала были председатель колхоза, да завхоз - вот и все «освобожденные лица». Потом прибавился счетовод и кладовщик. Со временем прислали молодых, окончивших техникумы комсомольцев - зоотехника, механика, бухгалтершу. Передфинской бригадиры, члены правления колхоза, тоже стали считать себя управленцами, а каждый из них имел жену и по 2-3 дочки. И их всех пришлось обшивать за весьма умеренную плату. Поток бумаг, из года в год, увеличивался, так что колхозу пришлось заводить и секретаршу. И её, родную, пришлось Изе обшивать, причём совершенно бесплатно, ведь сводные ведомости о трудоднях колхозников составляла и печатала она. Видя в них фамилию портного, председатель колхоза Чаплыгин, как правило, улыбался, иногда хмурился, но всегда подписывал, не вычёркивая её.

Кроме всего прочего в середине тридцатых реорганизовали хуторскую школу - к уже имеющимся четырем классам добавили еще три, и снова у портного прибавилось клиенток, к тому же авторитетных. Естественно, что выходить на колхозный двор, где Изя числился слесарем при мастерских, времени никак не оставалось. Появился он там только осенью 1941 года, когда юго - западная часть бывшей Донской области была занята немцами, но уже висящим на столбе у бывшего правления колхоза. На груди у портного болталась табличка с подписью «Юде».

Только на третий день после «экзекуции» начальник уездной полиции, Вася Кутовой, разрешил снять тело и похоронить за кладбищенской оградой. Но хуторские бабы сделали по-своему: похоронили Изю в дальнем углу кладбища, там раньше «ховали» пришлый, случайный люд. 

Сильно лютовал Вася Кутовой, мстя Советской власти за прошлые обиды и утеснения. Осенью 1930 года, узнав, что тесть, Сидор Мигуля, повесился в тюрьме, дабы не проговориться на допросах, Вася сжег тозовский амбар с частью первого колхозного урожая и пропал, как в воду канул. За день до этого исчезла и его жена с сыном, поехали в уезд за обновами сыну первокласснику и назад уже не вернулись. Появились они в хуторе только осенью 1941 года, следом за немцами. Вася, с отрядом полицаев, вылавливал по всей округе коммунистов и бывших советских работников - пощады не было никому, ни старому, ни малому. Самой удачной операцией начальника уездной полиции был разгром по наводке партизанского отряда Фёдора Чаплыгина поздней осенью 1942 г. Две дюжины партизан были обложены со всех сторон ротой полицейских, недалеко от того места, где осенью 1923 года сдался отряд казаков - повстанцев. Вася, да и не только он, хорошо знали те места. Но чаплыгинцы, в отличие от повстанцев, приняли неравный бой и были полностью уничтожены, а раненый в живот командир застрелился. Начальник полиции пережил его не намного, ранней весной 1943 года кто-то бросил в его кабинет гранату-лимонку, и его сильно посекло осколками.

Вася долго и мучительно умирал, к его кончине всё же успел приехать сын, служивший в каком-то немецком учреждении переводчиком. Немецкий язык Николай изучил ещё до войны, дружа с семьей инженера - немца, когда они жили в шахтёрском посёлке. Отец с сыном долго о чем-то говорили, а когда глаза родителя закрылись навсегда, Николай перевез покойника в хуторскую церковь на отпевание, а потом похоронил в самом центре кладбища, где покоился некогда многочисленный урядницкий род Мигулей, постепенно сходивший на «нет».

После того, когда летом 1943 года был прорван фронт на Миусе, и в округе установилась Советская власть, хуторские бабы, наводившие порядок на кладбище, табличку с Васиного креста сняли, а на Изином кресте наоборот сделали надпись охрой «Здесь упокоился раб божий Яхман Изяслав Самуилович». Они еще долго вспоминали добрым словом «невинно убиенного» и он этого вполне заслуживал. Без малого 20 лет Изя шил, кроил, перешивал - выполняя заказы своих беспокойных клиенток. Да и добрым словом иногда подбадривал хуторских женщин, и язык не распускал - «ежелишто», не в пример многим хуторским мужчинам.

2         425