Хорошавин, С. «Храбрый поезд» и рогатая шапка /Сергей Хорошавин //Аргументы и факты. – 2020. - №37.. – С.9.

   Официальной точкой отсчёта семейной жизни, как известно, является свадьба. Это и сейчас торжественный момент в жизни любого человека. А каких-то 100-200 лет назад свадьба и вовсе становилась тем рубежом, после которого для молодых людей начиналась совсем иная, по-настоящему взрослая жизнь. Неудивительно, что свадебному ритуалу придавали огромное значение.

  О том, как играли казацкие свадьбы на Дону, и что означали те или иные обряды, нам рассказала этнолингвист, старший научный сотрудник Южного научного центра РАН Татьяна Власкина.

СО ВРЕМЁН НЕОЛИТА

   В свадебных обрядах донских казаков отразились исторические реалии их жизни в степном краю, на границе с воинственными кочевниками. Общерусский комплекс представлений о свадьбе и свадебных обрядах в результате приобрёл некоторые специфические черты. А некоторые традиции, напрочь забытые в других частях страны, напротив, сохранились. Особенно интересно в этом смысле изучение такой группы выходцев с Дона как казаки-некрасовцы. После поражения Булавинского восстания осенью 1708 года часть донских казаков во главе с атаманом Игнатом Некрасовым ушли за границу — на Кубань, тогда территорию Крымского ханства. Позже они и вовсе переселились на территорию Османской империи, и в этом иноязычном мусульманском окружении особенно старательно сохраняли и культивировали привезённые с покинутой родины обряды. В том числе и свадебные. В результате, к XIX веку, когда на Дону казачки, к примеру, выходили замуж в современных на тот момент платьях, у некрасовцев остались старинные, восходящие к незапамятным временам детали традиционного свадебного костюма.
  «К примеру, невеста на свадьбе надевала специальный головной убор – рогатую кичку, своеобразную шапочку с двумя рогами. Это, конечно, был древний символ плодородия, который у славян и других народов Евразии обозначал быка и корову и брал своё начало ещё во времена неолита, когда древние люди поклонялись рогатой богине-матери. Где-то это была олениха, где-то лосиха, а в наших местах, понятно, корова. Можно вспомнить и отношение к коровам в Индии. Понятно, что в христианской культуре значение этого символа ушло, и невесту как своего рода воплощение богини никто не рассматривал, однако память о связи такого женского головного убора с плодородием сохранилась. И поскольку от брака в первую очередь ждали детей, то рогатую кичку одевали на свадьбу. И любопытно, что некрасовцы сумели пронести этот обряд фактически до наших дней», - рассказывает Татьяна Власкина.

ИЗ БАБУШКИНЫХ СУНДУКОВ

  На донских же землях, которые вошли в состав Российской империи, свадебная мода не застыла, а постепенно менялась. Как и в наши дни, девушки хотели надеть на бракосочетание  всё самое лучшее – и поэтому по дошедшим до нас изображениям и описаниям можно судить, что за модой казачки следили. Сохранилось предание о том, что император Александр Первый во время поездки на Дон попросил представить его женскому обществу и был разочарован во время встречи тем, что наряды донских барышень ничем принципиально не отличались от петербургских костюмов. И тогда казаки перетряхнули бабушкины сундуки, на следующую встречу с императором их жёны и дочери прибыли уже в старинных казацких платьях, и Александр Первый, наконец-то, увидел уникальные донские костюмы. Впрочем, если возвращаться к собственно свадебной церемонии, то, как отмечают исследователи, свадьбы на Дону играли не один день, поэтому у новобрачной была возможность появиться перед гостями и родственниками в самых разных нарядах.
  Рогатую кичку ближе к нашим дням на невесту уже не одевали, однако головному убору на свадьбе придавалось особое значение. Считалось, что невеста из девичьего состояния переходит в замужнее, женское, символом этого был платок, под который казачки начинали прятать свои девичьи косы.
  А вот жениху на свадьбе никакой специальный костюм не полагался — просто надевали всё самое лучшее, и, в результате, женихи выглядели одинаково.
  «Казаки в XIX - начале XX века были в первую очередь воинами. Они и в повседневной жизни, в основном, носили военную форму, понятно, ту, что похуже, а на такой торжественный случай, как свадьба, самым логичным выбором оказывался парадный военный мундир. Иногда, впрочем, жених мог быть в расписной рубахе, но тогда на плечи ему всё равно накидывали форменный чекмень. Мужчина и воин были нераздельно связанные понятия», — рассказывает Татьяна Власкина.

ВОИНСТВЕННЫЕ ОБЫЧАИ

  Считается, что свадьбы в традиционном виде – с обязательным венчанием в церкви на Дону стали играть только после времён Петра Первого, который прямо запретил бракосочетания и разводы, совершавшиеся в казачьем кругу. Однако некоторые допетровские обычаи сохранились.
  Так вынужденная воинственность жителей донских степей проявилась и в осмыслении общерусских свадебных обрядов. Во всей стране сохранилась традиция свадебных поездов (в наше время – это те самые свадебные кортежи, которые сигналят на городских улицах). В разных местах жениха и невесту в сопровождении дружек возили по разным маршрутам — где-то через ворота, где-то они следовали через огонь, при этом сопровождающие пели песни, устраивали различные препятствия. Вроде бы, обычный шум и кутерьма, свадебное веселье. Однако на Дону этот традиционный свадебный поезд назывался не иначе как храбрый поезд, и по тому, сколь воинственно были настроены его участники, как палили в воздух из оружия и размахивали шашками, можно было понять – перед нами не просто торжественный кортеж, а воспоминание об обычном похищении невесты. По всей видимости, именно так добывали себе жён первые насельники донских степей.
  Казацкая специфика проявлялась и в том, что традиционный для всех широт нашей страны обряд выкупа невесты часто сопровождался легкомысленной песенкой с припевом «мой братец, татарин, сестру проматарил». А сёстры невесты могли укорять своих братьев за то, что «татарин братец, татарин, продал сястрицу задаром, красу девичью за пятак, русу косушку отдал так!»
  Эти упоминания татар явно отражали реалии славянского заселения Дона: в степи переселялись крепкие мужики из центральных областей страны, которые приобретали себе жён, выкупая их (или воруя) у местных кочевых народов.
  Вообще, как отмечает Татьяна Власкина, песни, которые пели за свадебным столом на Дону, отличались от обычных, к примеру, почти обязательно исполнялась былина про женитьбу князя Владимира, но в своей донской версии. В этом варианте князь пирует не только с богатырями, но и с «казацкой голытьбой». Это, кстати, была характерная особенность донских былин в отличие от северных вариантов в них наряду с богатырями, а то и вместо богатырей, включались легендарные и уважаемые на Дону исторические персонажи, вроде Стеньки Разина или Ермака Тимофеевича.

НЕСЧАСТНАЯ КУРИЦА

  Подача блюд на стол в первый день свадьбы носила строгий обрядовый характер — главным на столе был хлеб (на Дону насчитывалось до десятка различных вариантов свадебных караваев или куличей). Этим хлебом в определённом порядке одаривались гости, да и прочая пища, которая выставлялась на стол в первый день, имела особое значение, каждое блюдо что-то да значило.
  А вот на второй день торжеств еда теряла сакральное значение. И на столе, к примеру, могла оказаться курица - в некоторых станицах её весь день таскали по улицам перед гуляющими молодожёнами, привязанную к шесту. Эта курица (или ягоды калины в других местностях) была символом того, что невеста оказалась «честной», то есть хранила невинность до свадьбы. И такое шествие новобрачных в сопровождении друзей и подруг наутро после первой брачной ночи с распеванием различных, не особенно пристойных, но задорных песенок, считалось обязательным элементом свадебной церемонии. Ну, а курицу, в итоге, съедали — Дон, конечно, богатый, но не пропадать же добру!

КСТАТИ

Никакие природные препятствия не мешали казакам играть свадьбы, если они решились. Как рассказывал этнограф М. Харузин в своей книге «Сведения о казацких общинах на Дону», изданной в 1885 году в Москве: «Весной на Красной горке во время разлива Хопра четырём семьям из ближайшего хутора нужно было переправиться в станицу на свадьбу. Свадебный поезд подъехало к бушевавшему Хопру. Стали махать на другую сторону. Станичники, поняв, в чём дело, пошли к священнику. Тот приказал дьячку забрать требы, аналой, венцы и отправиться с ним на берег Хопра. Жених и невеста на одной стороне, священник и родня – на другой. Запели «Исайя, ликуй», махнули в ту сторону платком – молодые пошли вокруг телеги, а батюшка в сопровождении двух казаков с венцами в руках вокруг аналоя. Кончили пение и чтение и дали знак поцеловаться. Поздравили новобрачных и закутили по обе стороны реки».

Скорик, А. «На реке Иордане, на острове Буяне…»: из истории казачьих обрядов /А. Скорик, Т. Панкова //Донской временник. – 2006. – С. 197-198.

  Новый год для традиционного человека один из самых «опасных» моментов годового круга. Нашим предкам он представлялся как перерыв, своего рода «остановка времени», когда только согласованность ритуальных действий способна воздействовать на природу, обеспечивая незыблемость её процессов. Основные циклы зимних обрядов приурочивали к святкам — зимнему солнцестоянию, длившемуся от Рождества Христова до Крещения (то есть с 7 по 19 января).
  В ряде донских станиц существовал весьма специфический рождественский обряд «бабья каша» — гулянье молодых казачек у повитухи, традиционно проходившее на второй день Рождества. К повитухе собирались только те казачки, у которых она в свое время принимала роды. Бабка-повитуха варила кашу, накрывала праздничный стол и угощала своих подопечных. Угощение сопровождалось со стороны приглашённых небольшими подарками — если говорить современным языком, из числа традиционных женских аксессуаров (например, головной платок). В этом старинном обряде проявлялось сакраментальное отношение казачек к таинству родства. Они совершали заговор против «тёмных сил», выказывая благодарность человеку, оказавшему неоценимую помощь в появлении на свет желанных детей.
  Для казачек это была довольно редкая по тем временам «дружеская вечеринка», на которую мужчины не допускались. Такой заговор можно назвать заговором благодарения за успешное прошлое и одновременно надеждой на будущее.
  Во время рождественских гаданий казачки стремились узнать: а далеко ли живут их суженые?! Расстояние они определяли во время гадания по людскому шуму или по лаю собак. Не менее важным было желание угадать, какого именно избранника уготовила им судьба. Для этого девушки ночью, страшась и крадучись, выходили во двор куреня и наугад выбирали втыну (деревянном заборе, плетне) кол и быстро перевязывали его лентой. Утром проверяли свою удачу. Если кол оказывался с корой, то считалось: будущий муж будет богатым. Если же без коры — бедным. Молодые казачки искренне верили в приговор судьбы.
  В некоторых станицах было принято выбирать колья втыну исключительно по счёту, например, девятый и двадцать седьмой. Значение такого выбора было тем же.
  Вера в заговор подвигала девушек на совершение и других ритуальных действий. В поисках желанного счастья в рождественскую ночь они ловили овец в закутках (помещениях для скота), веря, что красавец баран принесёт удачу, овца же сулит оставаться в новом году в девицах. На интерес также вырывали шерсть у овец, а потом на свету проверяли, какого она цвета. Если чёрная — жених будет чернявый, если белая — суженый будет блондином. Существовали и другие гадания. Святочный период считался благоприятным для гаданий. Дело в том, что он — один из самых критичных моментов года. Солнце не грело, казакам становилось неуютно. Всё вокруг — земля, вода, небо — было сковано морозами. Священное для казаков светило как бы застывало в раздумье: уйти совсем из мира или вернуться? За его возвращение и шла обрядовая «борьба». В новогоднюю ночь компании молодых людей станиц и хуторов наряжались в костюмы и маски. Ритуальные действия совершались в домах станичников. Заходя в казачий курень, молодые люди исполняли песни-щедровки — заговоры-пожелания всех благ в Новом году. Чтобы такой заговор был действенным, они переодевались в простенькие костюмы. Молодые казаки стремились как бы отречься от всего «нечистого», преподнося в его образе станичникам добрые пожелания.
  На Дону был распространён обычай в крещенский вечер рисовать мелом или копотью свеча кресты на окнах и дверях, чтобы черти не поселились в доме.
  С целью рождения сына — продолжателя рода, будущего воина и владельца земельного пая, — над кроватью у изголовья роженицы донцы вешали ружьё и шашку. Кроме того, нередко вместо подушки ей клали седло боевого коня, или под подушку подкладывали счастливую пулю. Казачки стойко претерпевали эти неудобства ради появления наследника.
  От рождения до годовщины соблюдались обряды, символизировавшие принятие ребёнка в казачью общину. Интересен обряд посвящения в казаки. Едва дождавшись первого зуба, отец сажал его на коня, привязывал к поясу шашку и впервые подрезал чуб. Мотив волоса в мифологии — это мотив женщины, поэтому подрезание чуба подчёркивало мужскую сущность мальчика, его символический отрыв от материнской природы, его будущий статус воина-казака.
  Донцы стремились к тому, чтобы их жилище охраняли добрые силы. Сам курень и верхи (чердак) закреплялись за Домовым, а двор и низы (печка, фундамент) — за Змеёй. Отличие этих домашних покровителей заключалось в том, что змея навечно как бы была прикреплена к конкретному дому и двору и оставалась в нём даже тогда, когда хозяева покидали жилище. Домового при помощи особого ритуала переносили на новое место жительства.
  Казаки считали, что домовой покровительствует семье и поэтому вместе с ней должен перебираться на новое место. Напротив, змея обеспечивает благо семьи в данном месте. Её основные функции реализуются в следующих попечительских действиях: наделять богатством, удачей, защищать от болезней, стихий, оказывать покровительство в хозяйстве.
  Этнографический колорит донского заговора передают сохранившиеся тексты, которые приводим в оригинальной транскрипции, отражающей особенности донского говора. В станице Вёшенской существовали в казачьей среде следующие заговоры «от крови»:
  «На рике Иардане, на остраве Буаяни стаяла бярёза кверху карен'йями, на йетай бярёзи сидела дева Анна, дяржала иглу буловую, зас'тягала нитку шалко'вую, зашывала рану крававую. Игла вырывалас' — крёф' унималас'».
  «Хто ф пятницу и васкрисен'йю хлеп пячёт', у таво алая кроф' тячёт. А у рабы божьей (имя) няхай ня тячёт».
  У казаков существовали свои так называемые заговорённые места, реальные и вымышленные, где они могли «излечиться» от недугов. Среди таких мест были море-океан и остров Буян. В хуторе Вяжа Кашарского района Ростовской области существовал такой заговор: «На мори-акияни, на острави Буяни — там стаит' владычица дева, держыт' ф свайих руках острый меч, штобы атсеч' сибирку и камчух, балячую, вадяную, глазную...».
  Донские заговоры позволяют реконструировать представления казаков о магии числа. В них используется приём счёта от большего к одному. Причём счёт идёт от сакрально отмеченных чисел «ад дивяти восимь, ат васьми семь, ат однаво — ни асталась ни аднаво».
  « Грысь-грызище, у тебе есть зубище, у табе шесть — у мяне семь, я не табе съем, съем, съем» — «от грыжи». «Один девять, два десять ... восемь, девять, десять, помоги...» — от грудницы.
  Главной христианской помощницей на Дону является Богородица, имеющая в текстах донских заговоров множество вариантов имени: Пресвятая Матушка Богородица, мать Божья Пресвятая Богородица, царица Небесная, Пречистая Христова Божья Матерь, Матушка Божья, Матерь Мария. Всепятаямати.
  Возьмём, к примеру, заговор, сохранившийся у казаков в хуторе Сетраки Чертковского района: «На море-океане, на высоком кургане стояла хатка. В этой хатке стояла золотая стульца, на этой стульце сидела Матушка Божия, сидела, читала и вычитывала рабе божьей (имя) от дневного, от ночного глаза. Сохрани, господи, и укрой от лихого человека. Во веки веков, аминь, аминь, аминь! Не сама я лечу, Матерь Пресвятую Богородицу прошу. Аминь, аминь, аминь!»
  У казаков было принято в трудные минуты жизни обращаться к волшебной силе воды донских рек, которые они почитали с особой тщательностью. Например, в заговоре хутора Золотарёвка Семикаракорского района приводится обращение к донским рекам: «Во имя отца и сына. Дон Иванович, Бузулук Сарафонтович, Медведица Карловна. Все реки столбовые, наполненные, бегут они сверху донизу, обмывают ветви, коренья, крутые берега, жёлтые песка. Обмойте печаль-тоску с его рук, с ног, с буйной головушки, с его ретивого сердца. Во имя отца и сына. Аминь!».