Включить версию для слабовидящих

Хлеб лучший дар земли

^Back To Top

Календарь праздников

Праздники России

Контакты

346780 Ростовская область

г. Азов, Петровский б-р 20 

тел.(86342) 4-49-43, 4-06-15 

E-mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it.

qr VK

Besucherzahler
счетчик посещений
 

Яндекс.Метрика

1ХлебЗаголовок1

  Хлеб. Какое простое и краткое слово! Но какое в то же время емкое и важное! Впервые мы произносим его, когда учимся говорить. Оно по значимости равнозначно таким словам, как дом, мать, отец, Родина. Для всякого человека любой день, пусть это будний, трудовой или праздничный, всегда начинается с ломтя хлеба. Каким бы ни был обильным, разнообразным наш стол, но без хлеба не обойтись. Люди на завод, в институт, на поле вместе с другой едой обязательно берут с собой и кусок хлеба. То же они делают, собираясь в дорогу – и в дальнюю, и в близкую. И никогда хлеб в поклаже лишним не бывает. Ведь не зря в народе говорят: «Хлеб сам себя несет».
  А сколько прекрасных обычаев, связанных с хлебом, сохранились еще в наших деревнях! Например, к торжеству обязательно выпекается свадебный каравай. Выпечка и раздача каравая на свадьбе представляет собой яркую, живописную церемонию, остающуюся в памяти на всю жизнь.
  Свадебным хлебом встречают жениха и невесту, угощают гостей на свадьбе, сопровождая ритуал песнями, в которых хлеб сравнивают с солнцем и месяцем. Жених и невеста низко кланяются свадебному караваю, целуют его, а их родители благословляют им новобрачных. Хлебным зерном, печеньем и пряниками принято посыпать молодых на свадьбе, желая им счастья и благополучия.
  Чувство уважения и бережного отношения к хлебу должны быть с детства привиты каждому человеку. Оно сродни любви к Родине, к народу и к его труду.
  Испокон веков наряду со словами Родина, Дружба, Мать, Отец всегда находился ХЛЕБ. Любить и уважать изделие учили с самого детства. Хлебу посвящены пословицы и поговорки, его можно увидеть на картинах известных художников и, конечно, упоминания о хлебе встречается во многих литературных произведениях.
  В октябре 2021 года МБУК ЦБС города Азова провела Акцию «Хлеб – лучший дар земли». Участники Акции публиковали в социальных сетях стихотворения, отрывки произведений, цитаты, посвященные хлебу. Весь материал, собранный участниками Акции, был оформлен в электронную коллекцию. Эта коллекция представляет историю хлеба, пословицы, поговорки, стихотворения, отрывки художественных произведений.

1ХлебИстория1

  Известно, что открыли хлеб наши давние предки. Главной задачей для них было добывание пищи. Они обратили внимание на злаковые растения, зерна которых, употребляли в сыром виде. Так же они заметили, что если зерно падало на землю, то появлялись новые всходы. Позднее люди научились растирать зерна при помощи камней, таким образом они научились добывать муку. Из нее они варили хлебную похлебку. Кстати, в странах Африки до сих пор едят похожие блюда. Когда люди научились добывать огонь, то стали печь хлебные лепешки.
  Древних египтян по праву считают первыми, кто научился печь настоящий хлеб. Именно они научились разрыхлять тесто путем брожения. Вместо пресных, каменных лепешек, которые стирали зубы, стал получаться пышный хлебушек. Выпекали хлеб на раскаленных камнях или специальных печах, типа тандыра. Древние египтяне экспериментировали с формой хлеба, получался круглый хлеб или в виде плетенки. Они рисовали на хлебе разные знаки, животных, стали добавлять в хлеб различные ингредиенты: молоко, мед. Так, получался сладкий хлеб, который считался деликатесом и был дороже обычного.
  Древние Египтяне считали покровителем сил природы бога Осириса. Этот бог известен своим постоянным умиранием и возрождением. Когда Древние египтяне сеяли зерно, то провожали Осириса, а появление всходов, означало его возрождение. Позже Осирис стал правителем загробного мира, судьей душ усопших.
  Кстати, можно вспомнить и бедуинов, которые научились печь хлеб в полевых условиях. Бедуинами называют жителей арабского мира, которые живут в пустыне и ведут кочевой образ жизни. Бедуинский хлеб готовится очень быстро, что позволяет им набирать силы за короткое время. Готовить хлеб умеют все бедуины, этому навыку их обучают с детства. Они разводят костер, поверх углей кладут тонкий железный диск, на который выкладывают тесто и через 3-5 минут хлеб готов.
  А вот название хлебу, придумали Древние греки, которые выпекали хлеб в специальных формах, которые назывались "клибанос". Так, появилось слово хлеб. Древние греки больше любили пшеничный хлеб. Известно, что искусство выпечки хлеба они заимствовали у Древних египтян. В произведениях Гомера, хлеб считался даром богов.
  Такое понятие как гарантия на выпеченный хлеб было введено в Османской империи. В данном государстве хлеб ели все. Богачи дополняли им прием пищи, а вот кто беднее, вообще только им и питались. Когда Стамбул был захвачен Мехмедом Фатихом, правителем города стал Хазым Бея. Он в свою очередь отнесся к выпечке хлеба очень серьёзно. В 1502 году султаном Баязидом была придумана и успешно внедрена в жизнь первая гарантия на хлеб. После этого начали строить лучшие в мире пекарни, где работали лучшие специалисты своего дела. Профессия пекаря, долго была престижной и уважаемой в стране
  В Средневековой Европе хлеб в основном был пищей бедняков. Богатая знать могла позволить себе пшеничный хлеб, с добавлением яиц, сливочного масла и молока.
  Ни в одной стране мира хлебу не придавали такого огромного значения, как на Руси. Земледелие - это огромный труд, который отнимает много сил и энергии, поэтому возникает потребность в сытной пище, дополненной хлебом.
  На Руси выпекание хлеба считалось очень важным, серьезным и почетным занятием, при этом качество изготавливаемого хлеба строго контролировалось.
  Уже в средневековье история хлеба в России описывает существование специальных служб контроля качества хлеба, функции которых выполняли хлебные приставы. Они ходили по хлебным лавкам, гуляли по рынкам, где они проверяли качество хлеба. При условии существования каких-либо нарушений, приставы выписывали штраф провинившимся пекарям.
  Существовали на Руси избы, где выпекали хлеб, а также настоящие «дворцы», в которых пекари выпекали много ароматного мягкого хлеба, который скупала вся округа – специальные «Хлебные дома». В них производили качественный хлеб и только по индивидуальному рецепту. Рецепт хранился в тайне, его могли передать только следующему поколению. Никогда не бывало так, чтоб хлеб из разных мест выпечки имел одинаковый вкус.
  Конечно, выпекался хлеб и в любом русском доме, обычными людьми. Кроме ржаного хлеба на Руси выпекали множество изделий из пшеничной муки, начиная от монастырских просфор и кончая знаменитыми ковригами. Древнерусская коврига – это трёх- или четырёхугольный большой хлеб. Пользовались спросом и пшеничные калачи, которые выпекались к праздникам.

  В старину рожь называли житом, от слова «жить». Есть хлеб, есть жизнь.
  По давнему обычаю дорогих гостей встречали хлебом-солью.
  В старину землю называли матушкой, хлеб – батюшкой.
  В народных сказаниях, легендах и песнях мы находим немало свидетельств воспитания бережного отношения к хлебу: «Хлеб наш насущный, хоть чёрный – да вкусный», «Хлеб бросать – силу терять», «Сила от хлеба, хлеб от земли».
  «Нон», «лаваш», «дуона», «пыня» - по-разному звучит слово, обозначающее «хлеб», но у всех с этим словом связано самое дорогое – жизнь, счастье, труд, достоинство, честь.
  Хлеб на русском и белорусском языках звучит одинаково – «хлеб». В украинском – «хлиб». Эстонском – «лейб». В старонемецком – «хлайб».

  А еще каждое изделие из теста имеет своё название.
  Сайка – так называют булку из специального теста. Название эстонское и означает «белый хлеб».
  Название «калач» произошло от слова «коло» – «колесо».
  «Кулебяка» в переводе с финского означает «рыбная», а в словаре В. Даля слово «кулебяка» образовалось от слова «кулебячить»- валять руками, лепить.
  Расстегай – это пирожок незакрытый, «расстёгнутый».
  Ватрушка – это круглые пирожки от слова «ватра», т. е. «огонь», «очаг», похожие на солнце.
  Батон – название пришло из французского языка. Батон – это «палка, жезл».
  Булка – это уменьшительная форма «булы» (от булава). Название пришло из польского языка.
  Какой хлеб пекли в царских пекарнях 300 лет назад? Конечно, калачи! Сохранился документ с перечнем яств, которыми одаривал Петр I в день своего рождения свою дворцовую челядь. Это были Калачи!
  Калач – это не просто лакомство. Это символ любви, заботы, внимания, надежды, т.е. всего того, что несёт Солнце. Ведь именно от его древнего названия «Коло» происходит слово «калач».

Праздники, посвящённые хлебу

  У христиан 16 августа отмечается хлебный Спас (другое название – Спас на холстах), когда пекут хлеб из свежесобранного зерна.

  Кроме того, есть международный день хлеба, отмечаемый ежегодно 16 октября.

Хлебные традиции и обычаи древних Славян.

  Хлебные традиции и обычаи древних славян являются неотъемлемой частью культурного наследия Русской нации. Хлеб всегда был незаменимым спутником человека во все времена и существует почти столько, сколько и само человечество. Во многовековой истории народа , с хлебом связано множество - поверий, обрядов, сказок, праздников, традиций и ритуалов.
  С давних времён традиция встречать дорогих гостей хлебом и солью демонстрирует благополучие хозяйского дома и проявленное гостеприимство. Отведать кусочек с солью означало вступить с хозяевами в дружеские связи, разделить поровну все тяготы и заботы.
  Отправившись в гости и застав хозяев за трапезой, вместо приятного аппетита использовали выражение «хлеб да соль вашему дому», желая мудрыми словами благополучия и процветания гостеприимным хозяевам, которые встречая гостей в первую очередь на стол выставляли каравай и солонку. По сей день дворы знаменитые своим гостеприимством называют хлебосольными.

Приметы о хлебе

  В Англии верят, что выставленный в новогоднюю ночь на порог дома хлеб дарует его жильцам сытый и богатый грядущий год.
  Нельзя оставлять недоеденный хлеб, тем более кусок хлеба на столе корочкой вниз – жди неудач.
  Отрезать вечером кусок от целой буханки – не будет денег.
  Счастье и благополучие сулит тем, кто любит есть хлебные корочки.
   Раньше человеку, отправлявшемуся в долгую дорогу, давали с собой кусок хлеба. Он служил оберегом и защищал путника от неприятностей.
   Нельзя отказывать человеку, просящему у вас хлеба, - это принесёт несчастье в ваш дом. При этом нельзя отдавать хлеб через порог – это к нужде.

1ХлебСказки1 

Не напрасно народ
С давних пор и поныне
Хлеб насущный зовет
Самой первой святыней.

  Хлеб — символ достатка и благополучия. Его сравнивали с золотом, с солнцем, самой жизнью. Недаром у многих народов в древности хлеб, как солнце и золото, обозначался одним символом — кругом с точкой посредине. Хлеб берегли, в честь хлеба слагали песни, хлебом-солью встречали гостей. Поэтому неудивительно, что сказки о хлебе складывались у разных народов по разные стороны океана. Интересно, что если в русских сказках говорится о хлебе, то это всегда ржаной. В творчестве народов других стран зачастую говорится о пшеничном хлебе.
  Писатели разных стран в своих произведениях рассказывали о том, что хлеб нужно беречь, с уважением относиться к людям, выращивающим хлеб.

КАК КУРОЧКА ХЛЕБ ИСПЕКЛА
Русская народная сказка

  Жили-были курочка, мышка и тетерев.
  Однажды курочка нашла на дороге пшеничное зёрнышко. Видно, кто-то вёз пшеницу на  мельницу, и одно зёрнышко упало на дорогу.
  — Я зёрнышко нашла! Пшеничное зёрнышко! — закричала курочка. Принесла курочка зёрнышко домой и говорит мышке и тетереву:
  — Вот пшеничное зёрнышко. Надо его смолоть. Кто понесёт зерно на мельницу?
  — Не я, — сказала мышка.
  — И не я, — сказал тетерев.
  Что поделаешь? Взяла курочка зёрнышко и понесла его на мельницу молоть.
  А мышка и тетерев побежали следом за курочкой.
  Смолола курочка зерно на мельнице и спрашивает:
  — Кто муку понесёт? Ты, мышка? Или ты, тетерев?
  — Не я, — сказала мышка.
  — И не я, — сказал тетерев.
  Что делать? Взяла курочка муку и понесла домой. А тетерев с мышкой побежали за ней следом. Принесла курочка муку домой и говорит:
  — Кто тесто замесит?
  — Не я, — сказала мышка.
  — И не я, — сказал тетерев.
  Что поделать? Замесила курочка тесто. И печку истопила. И сама в печку тесто поставила. Хлеб вышел пышный да румяный.
  Положила курочка хлеб на стол и спросила:
  — А кто будет хлеб есть?
  Мышка с тетеревом скорей прыг на лавку:
  — Я! — сказала мышка.
  
— И я! — сказал тетерев.
  Шёл мимо петушок и зашёл к курочке в гости.
  — О, какой хлеб румяный да пышный! — сказал петушок. — Кто его испёк?
  — Я, — сказала курочка.
  — А кто- зёрнышко на мельнице смолол?
  — Я, — сказала курочка.
  — А кто зёрнышко на дороге нашёл?
  — Я, — сказала курочка.
  — А кто мышку с тетеревом за стол пригласил? — спросил петушок и посмотрел на мышку и тетерева.
  Стыдно стало мышке и тетереву. Убежала мышка в свою норку, а тетерев улетел в лес.

ЛЁГКИЙ ХЛЕБ
Белорусская народная сказка

  Косил как-то раз на лугу косарь. Притомившись, сел под кустом, развязал свою торбу и принялся хлеб из нее жевать. В то время из лесу выбегал волк, увидал под кустом мужика с едой, подошел ближе и спрашивает:
  -Что ты ешь?
  -Хлеб.
  -У тебя он вкусный?
  -Очень даже вкусный, свежий, ароматный!
  -Дай мне попробовать его.
  -Чего ж не дать, держи!
  Протянул косарь ломоть хлеба волку. Понравилось волку угощение.
  -Хочется мне его каждый день кушать. Как мне его достать, подскажи-ка?!
  -Хорошо, покажу тебе где и как хлеб доставать. Перво-наперво нужно землю вспахать.
  -И тогда хлеб будет?
  -Нет, погоди. Потом землю надобно взборонить.
  -А потом и хлеб уже есть можно?
  -Да нет, после нужно посеять на той земле рожь.
  -Теперь и хлеб есть можно?
  -Рано еще, погоди. Дождаться нужно, когда рожь взойдет, зиму суровую перезимует, весной окрепнет, летом зацветет, к осени заколосится и вскоре созреет.
  —Ах, как долго ждать! Одно радует, потом сразу можно есть хлеб сколько душе угодно!
  -Не прав ты, рано еще есть. Рожь спелую нужно сжать, в снопы связать, поставить снопы в копны. Подождать пока ветер их провеет, солнце лучиками просушит. После этого можно на ток везти.
  -А там можно хлеб уже есть?
  -Ну и нетерпеливый же ты! Рано же еще. Снопы те нужно обмолотить, зерно потом в мешки засыпать, а мешки те в мельницу отвезти. В мельнице нужно муки намолоть..
  -Вот теперь точно можно хлеб будет есть?
  -Нет, еще не готов будет хлеб. Нужно муку замесить, подождать, пока тесто взойдет, да посадить это тесто в горячую печку...
 —И готов будет хлеб?
  —Да, тогда спечется хлеб. Наешься ты его тогда, сколько душе будет угодно.
  Призадумался волк да говорит:
  -Больно уж долгая эта работа. Расскажи-ка мне, человек, как быстрее да легче еду добыть можно.
  -Если не хочешь ты отведать тяжелого хлеба, можешь опробовать легкий. Иди на выгон, там лошадь пасется.
  Подошел волк на выгон, увидал там коня и говорит ему:
 -Конь, я тебя съем!
  -Ничего ж не поделать, раз хочешь есть, то ешь. Но сначала сними с ног моих подковы, а то все зубы об них себе переломаешь.
  Согласился волк с конем, нагнулся к ногам его подковы снимать, а конь изо всей силы как даст ему копытами в зубы. Покатился кубарем волк, еле ноги унес.
  Побежал к реке. Глядит – у берега гуси пасутся. Решил он ими полакомиться, подошел и говорит:
 -  Я вас сейчас съем!

  -Можешь съесть, но перед смертью окажи нам всего лишь одну услугу. Спой нам.
  -Хорошо, - ответил волк,- петь-то я мастер!
  Уселся волк на кочку и, задрав голову, завыл. Тем временем гуси собрались и быстренько улетели.
  Разозлился волк, соскочил с кочки и решил, что теперь уж точно съест, того кого первого встретит.
  Только он это решил, вдруг видит- идет по дороге старик. Волк мигом подбежал к нему и говорит:
  -Дед, я тебя сейчас съем!
  -Зачем ты так спешишь? Я никуда не тороплюсь, давай с тобой табачку понюхаем.
  -А табак вкусный?
  -Когда попробуешь, узнаешь!
  Вынул старик из кармана кисет, сам понюхал, и волка угостил. Так старался волк, что в один вдох весь табак из кисета в себя вдохнул. А после так принялся чихать, что слышно было его на весь лес да, и слезы из глаз сыпались градом. Прочихался наконец волк, а старика уже и след простыл.
  Поплелся голодный волк дальше. Вдруг видит - пасутся на поле овцы, а пастух спит и не следит за стадом. Подобрался ближе волк, выбрал самого жирного барана да говорит ему:
  -Баран, я тебя сейчас съем!
  —Что ж, такова моя доля, - говорит баран уныло. – А чтобы долго тебя не мучить и не ломать зубы об старые кости мои , ступай лучше к той ложбинке и раскрой пасть, а я взберусь на ту гору да с разгону влечу тебе прямо в рот.
  —Спасибо за совет, так мы и поступим, -согласился волк.
  Отошел он в ложбинку, раскрыл пошире пасть и ждет. А баран вскочил на гору, разогнался и ударил волка рогами по голове так сильно, что у того аж искры из глаз посыпались и голова пошла кругом.
  Придя в себя, волк никак не мог понять, съел он барана или нет. А тем часом косарь закончил косьбу и шел домой. Услышав волчью беседу с самим собой, сказал он волку:
  —Съесть ты его не съел, но зато легкого хлеба накушался!

ХЛЕБОРОБ
сказка

  Жил да был богатый пан. Столько богатств у него было, что мог бы он купить с десяток сел. Столько земли у него было, что и за 10 дней не обойти, не объехать на хорошей кобыле. Но печалило пана, что не было вокруг на всех его необъятных землях ни одного мужика, который был бы хорошим хлеборобом. Вот приходит к нему раз крестьянин и молвит:
  — Я хорошо умею землю пахать, хлеб сеять и служить буду исправно. Примите меня, пан!
  Пан и принял, выбора-то все равно не было. Служит хлебороб пятый год. Хлеб при нем такой родится, что лучшего, пожалуй, и не бывает на свете. Вот на пятый год и говорит хлебороб пану:
  — Поработал я на вас уже, пане, довольно, теперь давайте расчет: пойду я своей дорогой.
  А пану такого крестьянина терять не хотелось. Пораздумал он, а потом и говорит:
  — А что ж тебе, человече, за службу заплатить?
  — Да дайте мне, пане, вон того белого коня.
  Пан согласился. А конь тот был такой, что как начнет на войне скакать среди неприятеля, так всего и потопчет. И никакая пуля, ни сабля его не берет. Вот только кроме хлебороба об это никто не знал. Взял хлебороб коня, поблагодарил пана, да и поехал. Едет, едет и заехал в такой большой да темный лес, аж жуть! Увидел средь деревьев маленькую ветхую хату, да решил зайти. Глядь – а там сидит там старая, желтая старуха. Спросил мужик у нее, куда это он заехал. Покачала старуха головой и отвечает:  
  — Несчастный ты, что сюда заехал. Сюда, что ни ночь, ведьмы слетаются, все меня со свету сжить хотят.
  — Да уж что бог даст, то и будет! – ответил крестьянин и остался в хате.
  Дала ему старуха поужинать и просит:
  — Помоги мне, добрый человек, переночуй в хате хотя бы три ночи. Я тебе за это хорошо заплачу и обороняться научу.
  — Что ж, научите, я переночую, – согласился хлебороб.
  Говорит старуха:
  — На тебе вот этот крест, ступай в ту комнату, обведи вокруг себя этим крестом кружок, потом возьми крест в руки и сиди. А когда слетятся ведьмы, ты не бойся.
  Взял хлебороб крест, пошел в другую комнату, сделал все так, как велела старуха, и сидит. Вдруг как загудит что-то над хатой, влетает в хату ведьма, потом вторая, третья – набралось их множество, так что и в хате не помещаются. Танцуют, кричат и воют, в ладоши хлопают, вокруг хлебороба бегают, да никак не могут через круг перейти. Вот разгонится какая-нибудь ведьма, добежит до круга, так назад и отскочит, а что уж ни делали – ничего не выходит. Вдруг петух на хате у старухи пропел: “Ку-ка-ре-ку!” Ведьмы так и метнулись в окна, аж хата задрожала. Перекрестился хлебороб и пошел к старухе в комнату. Та увидала его и так обрадовалась:
  
— Ты человек счастливый, ты еще, видно, мало нагрешил, ведьмы тебя боятся.
  — Да, я честно работал, сеял хлеб, а потом на пана работал, может чего и нагрешил, да пусть уж господь простит!
   Переночевал хлебороб еще две ночи. Как переночевал третью, говорит старуха:
  — Спасибо тебе, добрый человече, что меня из большой беды вызволил, мне-то ведь тут сидеть потрудней, я больше нагрешила. На тебе вот этот меч-самобоец, и, коль случится тебе воевать, ты только скажи: “Меч-самобоец, дерись!” – и он перебьет все войско. Еще даю я тебе совет: как женишься, то не доверяй жене ничего важного до семи лет и семи недель.
  Поклонился хлебороб старухе, поблагодарил ее и отправился в путь. Приехал он в город, где живет царь, а там тревога, народ в страхе: к городу подступает могучий враг, уже все царское войско побил, скоро и город возьмет. Хлебороб и говорит:
  — А ну, ведите меня к царю! – его и повели.
  — Что тебе надо? – спрашивает царь.
  — Да вот, сказывают, что на город большой враг наступает!
  — Так и есть.
  — Я вам, коли Бог поможет, его побью. Только что вы мне за это дадите?
  — Полцарства дам, – пообещал царь.
  — Нет, царства мне не надо. Отдайте за меня свою дочку, я люблю ее!
  Кликнул царь свою дочь и спросил ее, любит ли она и вправду хлебороба.
  — Таточку, голубчик! Выдайте меня за него, я его люблю, выдайте, я за вас бога буду молить!
  Царь и согласился. Тогда хлебороб и говорит:
  — Дайте коню три мерки овса, а мне ведро вина. Царь дал все, что хлебороб просил. Сел он потом на коня и поехал. Выехал за город, видит – стоит войска большая сила, такая, что и не счесть. Как крикнул хлебороб:
  — Меч-самобоец, дерись!
  Как взлетит меч-самобоец над вражескими головами и начал рубить одну за другой. А конь как скакнет промеж войска, так и бьет копытами. Все войско и перебили.
  Вернулся хлебороб назад в город, царь его отблагодарил. А враг не хотел своего дела бросать – собрал на этот раз тьму воинов. И вновь поднялась тревога, и поехал хлебороб на поле брани. Побил ворога и назад воротился. Позавидовали цари соседних государств мощи этого царя, собрали войска свои вместе, снарядили их оружием страшным и пошли войной. Царь испугался: думал, что этой силы хлеборобу уж не одолеть. Но разбил хлебороб и это войско. Потом вернулся в город и на царской дочке женился.
  Сильно любил он свою жену, и его любила жена. Прошло три года. Стала жена у хлебороба спрашивать, чем он так врага побивает. Не утерпел хлебороб, доверил жене тайну свою. А хитрый враг своего не бросал, стал выпытывать и лукавством, и лестью, и угрозами, да подкупать пытался хлеборобову жену, чтобы та сказала, в чем сила ее мужа. Вот и сдалась она и выкрала меч-самобоец, отдала врагу, а мужу другой подложила. Но коня украсть не смогла: хлебороб берег его как зеницу ока, даже спал с ним вместе.
  Начал тогда враг войну вновь. А хлебороб отправился защищать государство. Сел он на верного коня, взял меч и выехал навстречу вражеским войскам. И только туда приехал, сразу же крикнул:
  — Меч-самобоец, дерись! – не дерется.
  -Меч-самобоец, дерись! – и вновь не дерется.
  Удивился хлебороб, а потом внимательно разглядел свой меч и понял, что это другой. Тут же и догадался, куда меч-самобоец делся, и горько заплакал. В то время меч-самобоец уже рубил его войско. Вот подлетел меч к хлеборобу и с одного маху отрубил ему голову. Тогда конь сильно рассердился, что убили его хозяина, начал лютовать, перебил все войско врага, а потом подошел к телу хлебороба, остановился и стоит. Царь перевез тело в город, и тут является старая такая старуха с иконкой и говорит:
  -Пустите меня к хлеборобову телу.
  Ее пустили. А старуха взяла иконку, погрузила ее в воду и полила тою водой хлебороба. Ожил хлебороб. И молвит ему старуха:
  — Ишь, не послушался меня. Рассказал жене великую тайну и чуть было сам не погиб навеки. На, возьми опять меч, я его нашла, только не сказывай про великую тайну жене до семи лет и семи недель, а не то погибнешь!
  Женился потом хлебороб на другой девушке, и живут они себе вместе. Живут, не горюют, не страдают, хлеба не покупают.

ДЕВОЧКА, НАСТУПИВШАЯ НА ХЛЕБ: сказка
Ганс Христиан Андерсен

  Вы, конечно, слышали о девочке, которая наступила на хлеб, чтобы не запачкать башмачков, слышали и о том, как плохо ей потом пришлось. Об этом и написано, и напечатано.
  Она была бедная, но гордая и спесивая девочка. В ней, как говорится, были дурные задатки. Крошкой она любила ловить мух и обрывать у них крылышки; ей нравилось, что мухи из летающих насекомых превращались в ползающих. Ловила она также майских и навозных жуков, насаживала их на булавки и подставляла им под ножки зелёный листик или клочок бумаги. Бедное насекомое ухватывалось ножками за бумагу, вертелось и изгибалось, стараясь освободиться от булавки, а Инге смеялась:
  — Майский жук читает! Ишь, как переворачивает листок!
  С летами она становилась скорее хуже, чем лучше; к несчастью своему она была прехорошенькая, и ей хоть и доставались щелчки, да всё не такие, какие следовали.
  — Крепкий нужен щелчок для этой головы! — говаривала её родная мать. — Ребёнком ты часто топтала мой передник, боюсь, что выросши, ты растопчешь мне сердце!
  Так оно и вышло.
  Инге поступила в услужение к знатным господам, в помещичий дом. Господа обращались с нею, как с своею родною дочерью, и в новых нарядах Инге, казалось, ещё похорошела, зато и спесь её всё росла, да росла.
  Целый год прожила она у хозяев, и вот, они сказали ей:
  — Ты бы навестила своих стариков, Инге!
  Инге отправилась, но только для того, чтобы показаться родным в полном своём параде. Она уже дошла до околицы родной деревни, да вдруг увидала, что около пруда стоят и болтают девушки и парни, а неподалеку на камне отдыхает её мать с охапкой хвороста, собранного в лесу. Инге — марш назад: ей стало стыдно, что у неё, такой нарядной барышни, такая оборванная мать, которая вдобавок сама таскает из лесу хворост. Инге даже не пожалела, что не повидалась с родителями, ей только досадно было.
  Прошло ещё полгода.
  — Надо тебе навестить своих стариков, Инге! — опять сказала ей госпожа. — Вот тебе белый хлеб, снеси его им. То-то они обрадуются тебе!
  Инге нарядилась в самое лучшее платье, надела новые башмаки, приподняла платьице и осторожно пошла по дороге, стараясь не запачкать башмачков, — ну, за это и упрекать её нечего. Но вот, тропинка свернула на болотистую почву; приходилось пройти по грязной луже. Не долго думая, Инге бросила в лужу свой хлеб, чтобы наступить на него и перейти лужу, не замочив ног. Но едва она ступила на хлеб одною ногой, а другую приподняла, собираясь шагнуть на сухое место, хлеб начал погружаться с нею всё глубже и глубже в землю, — только чёрные пузыри пошли по луже!
  Вот какая история!
  Куда же попала Инге? К болотнице в пивоварню. Болотница приходится тёткой лешим и лесным девам; эти-то всем известны: про них и в книгах написано, и песни сложены, и на картинах их изображали не раз, о болотнице же известно очень мало; только когда летом над лугами подымается туман, люди говорят: это «болотница пиво варит!» Так вот, к ней-то в пивоварню и провалилась Инге, а тут долго не выдержишь! Клоака — светлый, роскошный покой в сравнении с пивоварней болотницы! От каждого чана разит так, что человека тошнит, а таких чанов тут видимо-невидимо, и стоят они плотно-плотно один возле другого; если же между некоторыми и отыщется где щёлочка, то тут сейчас наткнёшься на съёжившихся в комок мокрых жаб и жирных лягушек. Да, вот куда попала Инге! Очутившись среди этого холодного, липкого, отвратительного живого месива, Инге задрожала и почувствовала, что её тело начинает коченеть. Хлеб крепко прильнул к её ногам и тянул её за собою, как янтарный шарик соломинку.
  Болотница была дома; пивоварню посетили в этот день гости: чёрт и его прабабушка, ядовитая старушка. Она никогда не бывает праздною, даже в гости берёт с собою какое-нибудь рукоделие: или шьёт из кожи башмаки, надев которые, человек делается непоседой, или вышивает сплетни, или, наконец, вяжет необдуманные слова, срывающиеся у людей с языка, — всё во вред и на пагубу людям! Да, чёртова прабабушка — мастерица шить, вышивать и вязать!
  Она увидала Инге, поправила очки, посмотрела на неё ещё и сказала: «Да она с задатками! Я попрошу вас уступить её мне в память сегодняшнего посещения! Из неё выйдет отличный истукан для передней моего правнука!»
  Болотница уступила ей Инге, и девочка попала в ад, — люди с задатками могут попасть туда и не прямым путём, а окольным!
  Передняя занимала бесконечное пространство; поглядеть вперёд — голова закружится, оглянуться назад — тоже. Вся передняя была запружена изнемогающими грешниками, ожидавшими, что вот-вот двери милосердия отворятся. Долгонько приходилось им ждать! Большущие, жирные, переваливающиеся с боку на бок пауки оплели их ноги тысячелетнею паутиной; она сжимала их, точно клещами, сковывала крепче медных цепей. Кроме того, души грешников терзались вечною мучительною тревогой. Скупой, например, терзался тем, что оставил ключ в замке своего денежного ящика, другие… да и конца не будет, если примемся перечислять терзания и муки всех грешников!
  Инге пришлось испытать весь ужас положения истукана; ноги её были словно привинчены к хлебу.
  «Вот и будь опрятной! Мне не хотелось запачкать башмаков, и вот, каково мне теперь!» говорила она самой себе. «Ишь, таращатся на меня!» Действительно, все грешники глядели на неё; дурные страсти так и светились в их глазах, говоривших без слов; ужас брал при одном взгляде на них!  
  «Ну, на меня-то приятно и посмотреть!» думала Инге. «Я и сама хорошенькая и одета нарядно!» И она повела на себя глазами, — шея у неё не ворочалась. Ах, как она выпачкалась в пивоварне болотницы! Об этом она и не подумала! Платье её всё сплошь было покрыто слизью, уж вцепился ей в волосы и хлопал её по шее, а из каждой складки платья выглядывали жабы, лаявшие, точно жирные охрипшие моськи. Страсть, как было неприятно! «Ну, да и другие-то здесь выглядят не лучше моего!» утешала себя Инге.
  Хуже же всего было чувство страшного голода. Неужели ей нельзя нагнуться и отломить кусочек хлеба, на котором она стоит? Нет, спина не сгибалась, руки и ноги не двигались, она вся будто окаменела и могла только поводить глазами во все стороны, кругом, даже выворачивать их из орбит и глядеть назад. Фу, как это выходило гадко! И вдобавок ко всему этому явились мухи и начали ползать по её глазам взад и вперёд; она моргала глазами, но мухи не улетали, — крылья у них были общипаны, и они могли только ползать. Вот была мука! А тут ещё этот голод! Под конец Инге стало казаться, что внутренности её пожрали самих себя, и внутри у неё стало пусто, ужасно пусто!
  — Ну, если это будет продолжаться долго, я не выдержу! — сказала Инге, но выдержать ей пришлось; перемены не наступало.
  Вдруг, на голову ей капнула горячая слеза, скатилась по лицу на грудь и потом на хлеб; за нею другая, третья, целый град слёз. Кто же мог плакать об Инге?
  А разве у неё не оставалось на земле матери? Горькие слёзы матери, проливаемые ею из-за своего ребёнка, всегда доходят до него, но не освобождают его, а только жгут, увеличивая его муки. Ужасный, нестерпимый голод был, однако, хуже всего! Топтать хлеб ногами, и не быть в состоянии отломить от него хоть кусочек! Ей казалось, что всё внутри её пожрало само себя, и она стала тонкою, пустою тростинкой, втягивавшею в себя каждый звук. Она явственно слышала всё, что говорили о ней там наверху, а говорили-то одно дурное. Даже мать её, хоть и горько, искренно оплакивала её, всё-таки повторяла: «Спесь до добра не доводит! Спесь и сгубила тебя, Инге! Как ты огорчила меня!»
  И мать Инге, и все там наверху уже знали о её грехе, знали, что она наступила на хлеб и провалилась сквозь землю. Один пастух видел всё это с холма и рассказал другим.
  — Как ты огорчила свою мать, Инге! — повторяла мать. — Да я другого и не ждала!
  «Лучше бы мне и не родиться на свет!» думала Инге. «Какой толк из того, что мать теперь хнычет обо мне!»
  Слышала она и слова своих господ, почтенных людей, обращавшихся с нею, как с дочерью: «Она большая грешница! Она не чтила даров Господних, попирала их ногами! Не скоро откроются для неё двери милосердия!»
  «Воспитывали бы меня получше, построже!» думала Инге. «Выгоняли бы из меня пороки, если они во мне сидели!»
  Слышала она и песню, которую сложили о ней люди, песню «о спесивой девочке, наступившей на хлеб, чтобы не запачкать башмаков». Все распевали её.
  «Как подумаю, чего мне ни пришлось выслушать и выстрадать за мою провинность!» думала Инге. «Пусть бы и другие поплатились за свои! А скольким бы пришлось! У, как я терзаюсь!»
  И душа Инге становилась ещё грубее, жёстче её оболочки.
  — В таком обществе, как здесь, лучше не станешь! Да я и не хочу! Ишь, таращатся на меня! — говорила она и вконец ожесточилась и озлобилась на всех людей. — Обрадовались, нашли теперь, о чём галдеть! У, как я терзаюсь!
  Слышала она также, как историю её рассказывали детям, и малютки называли её «безбожницею». — Она такая гадкая! Пусть теперь помучается хорошенько! — говорили дети.
  Только одно дурное слышала о себе Инге из детских уст.
  Но вот раз, терзаясь от голода и злобы, слышит она опять своё имя и свою историю. Её рассказывали одной невинной, маленькой девочке, и малютка вдруг залилась слезами о спесивой, суетной Инге.
  — И неужели она никогда не вернётся сюда, наверх? — спросила малютка.
  — Никогда! — ответили ей.
  — А если она попросит прощения, обещает никогда больше так не делать?
  — Да она вовсе не хочет просить прощения!
  — Ах, как бы мне хотелось, чтобы она попросила прощения! — сказала девочка и долго не могла утешиться. — Я бы отдала свой кукольный домик, только бы ей позволили вернуться на землю! Бедная, бедная Инге!
  Слова эти дошли до сердца Инге, и ей стало как будто полегче: в первый раз нашлась живая душа, которая сказала: «бедная, Инге!» и не прибавила ни слова о её грехе. Маленькая, невинная девочка плакала и просила за неё!.. Какое-то странное чувство охватило душу Инге; она бы, кажется, заплакала сама, да не могла, и это было новым мучением.
  На земле годы летели стрелою, под землёю же всё оставалось по-прежнему. Инге слышала своё имя всё реже и реже, — на земле вспоминали о ней всё меньше и меньше. Но однажды долетел до неё вздох: «Инге! Инге! Как ты огорчила меня! Я всегда это предвидела!» Это умирала мать Инге.
  Слышала она иногда своё имя и из уст старых хозяев. Хозяйка, впрочем, выражалась всегда смиренно: «Может быть, мы ещё свидимся с тобою, Инге! Никто не знает, куда попадёт!»
  Но Инге-то знала, что её почтенной госпоже не попасть туда, куда попала она.
  Медленно, мучительно медленно ползло время.
  И вот, Инге опять услышала своё имя и увидела, как над нею блеснули две яркие звёздочки: это закрылась на земле пара кротких очей. Прошло уже много лет с тех пор, как маленькая девочка неутешно плакала о «бедной Инге»; малютка успела вырасти, состариться и была отозвана Господом Богом к Себе. В последнюю минуту, когда в душе вспыхивают ярким светом воспоминания целой жизни, вспомнились умирающей и её горькие слёзы об Инге, да так живо, что она невольно воскликнула: «Господи, может быть, и я, как Инге, сама того не ведая, попирала ногами Твои всеблагие дары, может быть, и моя душа была заражена спесью, и только Твоё милосердие не дало мне пасть ниже, но поддержало меня! Не оставь же меня в последний мой час!»
  И телесные очи умирающей закрылись, а духовные отверзлись, и так как Инге была её последнею мыслью, то она и узрела своим духовным взором то, что было скрыто от земного — увидала, как низко пала Инге. При этом зрелище благочестивая душа залилась слезами и явилась к престолу Царя Небесного, плача и молясь о грешной душе так же искренно, как плакала ребёнком. Эти рыдания и мольбы отдались эхом в пустой оболочке, заключавшей в себе терзающуюся душу, и душа Инге была как бы подавлена этою нежданною любовью к ней на небе. Божий ангел плакал о ней! Чем она заслужила это? Измученная душа оглянулась на всю свою жизнь, на всё содеянное ею и залилась слезами, каких никогда не знавала Инге. Жалость к самой себе наполнила её: ей казалось, что двери милосердия останутся для неё запертыми навеки вечные! И вот, едва она с сокрушением сознала это, в подземную пропасть проник луч света, сильнее солнечного, который растопляет снежного истукана, слепленного на дворе мальчуганами, и быстрее, чем тает на тёплых губках ребёнка снежинка, растаяла окаменелая оболочка Инге. Маленькая птичка молнией взвилась из глубины на волю. Но, очутившись среди белого света, она съёжилась от страха и стыда, — она всех боялась и стыдилась и поспешно спряталась в тёмную трещину в какой-то полуразрушившейся стене. Тут она и сидела, съёжившись, дрожа всем телом, не издавая ни звука, — у неё и не было голоса. Долго сидела она так, прежде чем осмелилась оглядеться и полюбоваться великолепием Божьего мира. Да, великолепен был Божий мир! Воздух был свеж и мягок, ярко сиял месяц, деревья и кусты благоухали; в уголке, где укрылась птичка, было так уютно, а платьице на ней было такое чистенькое, нарядное. Какая любовь, какая красота были разлиты в Божием мире! И все мысли, что шевелились в груди птички, готовы были вылиться в песне, но птичка не могла петь, как ей ни хотелось этого; не могла она ни прокуковать, как кукушка, ни защёлкать, как соловей! Но Господь слышит даже немую хвалу червяка и услышал и эту безгласную хвалу, что мысленно неслась к небу, как псалом, звучавший в груди Давида, прежде нежели он нашёл для него слова и мелодию.
  Немая хвала птички росла день ото дня и только ждала случая вылиться в добром деле.
  Настал сочельник. Крестьянин поставил у забора шест и привязал к верхушке его необмолоченный сноп овса — пусть и птички весело справят праздник Рождества Спасителя!
  В рождественское утро встало солнышко и осветило сноп; живо налетели на угощение щебетуньи-птички. Из расщелины в стене тоже раздалось: «пи! пи!» Мысль вылилась в звуке, слабый писк был настоящим гимном радости: мысль готовилась воплотиться в добром деле, и птичка вылетела из своего убежища. На небе знали, что это была за птичка.
  Зима стояла суровая, воды были скованы толстым льдом, для птиц и зверей лесных наступили трудные времена. Маленькая пташка летала над дорогой, отыскивая и находя в снежных бороздах, проведённых санями, зёрнышки, а возле стоянок для кормёжки лошадей — крошки хлеба; но сама она съедала всегда только одно зёрнышко, одну крошку, а затем сзывала кормиться других голодных воробышков. Летала она и в города, осматривалась кругом и, завидев накрошенные из окна милосердною рукой кусочки хлеба, тоже съедала лишь один, а всё остальное отдавала другим.
  В течение зимы птичка собрала и раздала такое количество хлебных крошек, что все они вместе весили столько же, сколько хлеб, на который наступила Инге, чтобы не запачкать башмаков. И когда была найдена и отдана последняя крошка, серые крылья птички превратились в белые и широко распустились.
  — Вон летит морская ласточка! — сказали дети, увидав белую птичку. Птичка то ныряла в волны, то взвивалась навстречу солнечным лучам, и вдруг исчезла в этом сиянии. Никто не видал, куда она делась. — Она улетела на солнышко! — сказали дети.

 ХЛЕБНЫЕ КРОШКИ: сказка
Дональд Биссет

  Как-то раз в Лондоне на Трафальгарской площади обедали сто голубей. На обед у них, как всегда, было пшено.
  Вскоре к ним прилетели еще голуби.
  — Что это вы едите? — спросили они.
  — Пшено! Урр-урр-урр!
  Потом прилетели еще голуби.
  — Ура! — обрадовались они. — Сегодня на обед пшено!
  А потом прилетел голубь, по имени Артур.
  — Опять пшено? — сказал он. — Вот надоело!
  Он взмыл вверх и опустился на вершину колонны, на которой стоит статуя адмирала Нельсона.
  — Ну что за жизнь, милорд! — пожаловался Артур Нельсону. — Каждый день пшено да пшено. Терпеть его не могу!
  — А что ты любишь? — спросил адмирал Нельсон.
  — Хлебные крошки! — ответил Артур, — Нет ничего вкуснее белых хлебных крошек!
  Адмирал Нельсон взял подзорную трубу и оглядел улицу Уайтхолл.
  — Я вижу мальчика, — сказал он. — Он идет по улице и жует белую булку. Вот он поравнялся со зданием Королевской гвардии.
  Артур слетел вниз и следовал за мальчиком, пока тот не доел свою булку. Но Артуру ни крошки не перепало.
  Бедняжка Артур даже расплакался. Проходивший мимо полисмен очень удивился.
  — Вот так чудо! — сказал он. — Первый раз вижу плачущего голубя.
  Огорченный Артур вернулся к нельсоновской колонне.
  — Да, дело плохо! — вздохнул адмирал Нельсон. — Что сказал полисмен?
  — Он сказал, что никогда еще не видел плачущего голубя.
  — Так-так, — сказал адмирал Нельсон.
  — Не следовало мне плакать из-за крошек, — сказал Артур.
 — Что верно, то верно, — согласился адмирал Нельсон. Все равно не поможет. Но я кое-что придумал. Загляни-ка в карман моего мундира, ты найдешь там трехпенсовик.
  Его положил туда рабочий на счастье, когда ставили мою... то есть нельсоновскую колонну. Ты... — и он прошептал что-то Артуру на ухо.
  — Блестящая идея! — сказал Артур. — Благодарю вас, милорд.
  Он взял трехпенсовик, полетел прямо в булочную на углу Стрэнда и купил себе трехпенсовую булочку. А потом сел на подоконник булочной и начал ее есть. Глядя на него, прохожие говорили:
  — Видно, голубю понравилась булка. Значит, она свежая. — И многие заходили в булочную и покупали булочки к чаю.
  Булочник был очень доволен.
  — Ты можешь каждый день прилетать сюда, — сказал он Артуру, — и я буду давать тебе булочку к чаю. Лучшей рекламы для булочной не придумаешь! А вот тебе еще одна булочка — за сегодняшний день.
  Артур схватил в клюв булочку и полетел к адмиралу Нельсону.
  — Попробуйте булочку, милорд, — сказал он и отломал адмиралу Нельсону половину.
  — Благодарю! — сказал адмирал Нельсон.
  — Взгляните на этих голубей, милорд, — сказал Артур. — Они опять жуют пшено. Лично я предпочитаю булочки.
  — Я тоже! — ответил адмирал Нельсон.

ГЕНЗЕЛЬ И ГРЕТЕЛЬ: сказка
Братья Гримм

  В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку — Гретель.
  У бедняка было в семье и скудно и голодно; а с той поры, как наступила большая дороговизна, у него и насущного хлеба иногда не бывало.
  И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая и ворочаясь с боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: «Не знаю, право, как нам и быть! Как будем мы детей питать, когда и самим-то есть нечего!»
  — «А знаешь ли что, муженек, — отвечала жена, — завтра ранешенько выведем детей в самую чащу леса; там разведем им огонек и каждому дадим еще по кусочку хлеба в запас, а затем уйдем на работу и оставим их там одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся».
  — «Нет, женушка, — сказал муж, — этого я не сделаю. Невмоготу мне своих деток в лесу одних оставлять — еще, пожалуй, придут дикие звери да и растерзают».
  — «Ох ты, дурак, дурак! — отвечала она. — Так разве же лучше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай строгай доски для гробов».
  И до тех пор его пилила, что он наконец согласился. «А все же жалко мне бедных деток», — говорил он, даже и согласившись с женою.
  А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали все, что мачеха говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и говорила Гензелю: «Пропали наши головы!»
  — «Полно, Гретель, — сказал Гензель, — не печалься! Я как-нибудь ухитрюсь помочь беде».
  И когда отец с мачехой уснули, он поднялся с постели, надел свое платьишко, отворил дверку, да и выскользнул из дома.
  Месяц светил ярко, и белые голыши, которых много валялось перед домом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их в карман своего платья, сколько влезть могло.
  Потом вернулся домой и сказал сестре: «Успокойся и усни с Богом: он нас не оставит». И улегся в свою постельку.
  Чуть только стало светать, еще и солнце не всходило — пришла к детям мачеха и стала их будить: «Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдем в лес за дровами».
  Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала: «Вот вам хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда его не съешьте, ведь уж больше-то вы ничего не получите».
  Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был полнехонек камней. И вот они все вместе направились в лес.
  Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на дом, и потом еще и еще раз.
  Отец спросил его: «Гензель, что ты там зеваешь и отстаешь? Изволь-ка прибавить шагу».
  — «Ах, батюшка, — сказал Гензель, — я все посматриваю на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со мною прощается».
  Мачеха сказала: «Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая труба блестит на солнце». А Гензель и не думал смотреть на кошечку, он все только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.   
    Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: «Ну, собирайте, детки, валежник, а я разведу вам огонек, чтобы вы не озябли».
  Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его гора-горой. Костер запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: «Вот, прилягте к огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдем в лес и нарубим дров. Когда мы закончим работу, то вернемся к вам и возьмем с собою».
  Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и подумали, что их отец где-нибудь тут же, недалеко.
 А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.
  Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости, и они крепко уснули.    
  Когда же они проснулись, кругом была темная ночь. Гретель стала плакать и говорить: «Как мы из лесу выйдем?» Но Гензель ее утешал: «Погоди только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу».
  И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за руку и пошел, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как заново отчеканенные монеты, и указывали им путь.
  Всю ночь напролет шли они и на рассвете пришли-таки к отцовскому дому. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто стучался, то сказала им: «Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго заспались в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернетесь».
  А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что он их одних покинул в лесу.
  Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети услышали, как мачеха однажды ночью еще раз стала говорить отцу: «Мы опять все съели; в запасе у нас всего-навсего полкаравая хлеба, а там уж и песне конец! Ребят надо спровадить; мы их еще дальше в лес заведем, чтобы они уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с ними придется».
  Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: «Лучше было бы, кабы ты и последние крохи разделил со своими детками». Но жена и слушать его не хотела, ругала его и высказывала ему всякие упреки.  
  «Назвался груздем, так и полезай в кузов!» — говорит пословица; так и он: уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.
  А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули, Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать голышей, но мачеха заперла дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из дома. Но он все же унимал сестричку и говорил ей: «Не плачь, Гретель, и спи спокойно. Бог нам поможет».
  Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они получили по куску хлеба — еще меньше того, который был им выдан прошлый раз.
  По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане, часто приостанавливался и бросал крошки на землю.
  «Гензель, что ты все останавливаешься и оглядываешься, — сказал ему отец, — ступай своей дорогой».
  — «Я оглядываюсь на своего голубка, который сидит на крыше и прощается со мною», — отвечал Гензель. «Дурень! — сказала ему мачеха. — Это вовсе не голубок твой: это труба белеет на солнце».
  Но Гензель все же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.
  Мачеха еще дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не бывали.
  Опять был разведен большой костер, и мачеха сказала им: «Посидите-ка здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного: мы пойдем в лес дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдем за вами и возьмем вас с собою».
  Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском хлеба с Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.
  Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не приходил за бедными детками.
  Проснулись они уже тогда, когда наступила темная ночь, и Гензель, утешая свою сестричку, говорил: «Погоди, Гретель, вот взойдет месяц, тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и отыщем дорогу домой».
  Но вот и месяц взошел, и собрались они в путь-дорогу, а не могли отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в поле, давно уже те крошки поклевали.
  Гензель сказал сестре: «Как-нибудь найдем дорогу», — но дороги не нашли.
  Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.
  Настало третье утро с тех пор, как они покинули родительский дом. Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, все только глубже уходили в чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.

  В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную птичку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они приостановились и стали к ее пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она расправила свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли к избушке, на крышу которой птичка уселась.
  Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построена и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.
  «Вот мы за нее и примемся, — сказал Гензель, — и покушаем. Я вот съем кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить — оно, небось, сладкое». Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши, чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала обгладывать его оконницы.
  Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:
  Стуки-бряки под окном?
  Кто ко мне стучится в дом?
  А детки на это отвечали:
  Ветер, ветер, ветерок.
  Неба ясного сынок!
  — и продолжали по-прежнему кушать.
  Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась на досуге — и вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь на костыль.
  Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: «Э-э, детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет».
  Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.
  Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать.
  Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у ведьм красные и не дальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались — небось, не ускользнуть им от меня».

  Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже поднялась, и когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их полных щечках, она пробормотала про себя: «Лакомый это будет кусочек!»
  Тогда взяла она Гензеля в свои жесткие руки и снесла его в маленькую клетку, и приперла в ней решетчатой дверкой: он мог там кричать сколько душе угодно, — никто бы его и не услышал. Потом пришла она к сестричке, растолкала ее и крикнула: «Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку и стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его съем».
  Гретель стала было горько плакать, но только слезы даром тратила — пришлось ей все, то исполнить, чего от нее злая ведьма требовала.
  Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а сестричке его доставались одни только объедки.
  Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему: «Гензель, протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты откормишься?» А Гензель просовывал ей сквозь решетку косточку, и подслеповатая старуха не могла приметить его проделки и, принимая косточку за пальцы Гензеля, дивилась тому, что он совсем не жиреет.
  Когда прошло недели четыре и Гензель все попрежнему не жирел, тогда старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать. «Эй ты, Гретель, — крикнула она сестричке, — проворней наноси воды: завтра хочу я Гензеля заколоть и сварить — каков он там ни на есть, худой или жирный!»
  Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду носить, и какие крупные слезы катились у ней по щекам! «Боже милостивый! — воскликнула она. — Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас в лесу, так мы бы, по крайней мере, оба вместе умерли!»
  — «Перестань пустяки молоть! — крикнула на нее старуха. — Все равно ничто тебе не поможет!»
  Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома, повесить котелок с водою и развести под ним огонь.
  «Сначала займемся печеньем, — сказала старуха, — я уж печь затопила и тесто вымесила».
  И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой пламя даже наружу выбивалось.
  «Полезай туда, — сказала ведьма, — да посмотри, достаточно ли в ней жару и можно ли сажать в нее хлебы».

  И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь, ведьма собиралась уже притворить печь заслонкой: «Пусть и она там испечется, тогда и ее тоже съем».
  Однако же Гретель поняла, что у нее на уме, и сказала: «Да я и не знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?»
  — «Дурища! — сказала старуха. — Да ведь устье-то у печки настолько широко, что я бы и сама туда влезть могла», — да, подойдя к печке, и сунула в нее голову.
  Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что та разом очутилась в печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку, и даже засовом задвинула.
  Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки отбежала, и злая ведьма должна была там сгореть.
  А Гретель тем временем прямехонько бросилась к Гензелю, отперла клетку и крикнула ему: «Гензель! Мы с тобой спасены — ведьмы нет более на свете!»
  Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей отворят дверку.
  О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали кругом, как целовались! И так как им уж некого было бояться, то они пошли в избу ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом и драгоценными каменьями. «Ну, эти камешки еще получше голышей», — сказал Гензель и набил ими свои карманы, сколько влезло; а там и Гретель сказала: «Я тоже хочу немножечко этих камешков захватить домой», — и насыпала их полный фартучек.
  «Ну, а теперь пора в путь-дорогу, — сказал Гензель, — чтобы выйти из этого заколдованного леса».
  И пошли — и после двух часов пути пришли к большому озеру. «Нам тут не перейти, — сказал Гензель, — не вижу я ни жердинки, ни мосточка». — «И кораблика никакого нет, — сказала сестричка. — А зато вон там плавает белая уточка. Коли я ее попрошу, она, конечно, поможет нам переправиться».
   И крикнула уточке:
  Уточка, красавица!
  Помоги нам переправиться;
  Ни мосточка, ни жердинки,
  Перевези же нас на спинке.
  Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на спинку и стал звать сестру, чтобы та села с ним рядышком. «Нет, — отвечала Гретель, — уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно».
  Так и поступила добрая уточка, и после того, как они благополучно переправились и некоторое время еще шли по лесу, лес стал им казаться все больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца своего.

  Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в него и бросились отцу на шею.
  У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он покинул детей своих в лесу; а мачеха тем временем умерла.
  Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек — и жемчуг и драгоценные камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их пригоршнями выкидывать из своего кармана.
  Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они жить да поживать, да радоваться.

«ЦВЕТИК-СЕМИЦВЕТИК»: сказка
Катаев Валентин

  Сказка Валентина Катаева «Цветик- семицветик», была написана в 1940 году и посвящалась писателю Борису Левину. Впервые сказка была опубликована в «Литературной газете» 10 февраля 1940 и журнале «Мурзилка» №2 1940. В дальнейшем неоднократно переиздавалась и была включена в детские хрестоматии. Произведение стало основой для мультипликационных фильмов «Цветик-семицветик» и «Последний лепесток» а также одноимённой короткометражной ленты.
  Главная героиня сказки — девочка Женя — неожиданно получает от незнакомой старушки волшебный цветок с семью разноцветными лепестками, способный исполнять желания. Для этого нужно оторвать один из лепестков и произнести волшебное заклинание.
  Но все приключения с Женей начинаются в тот момент, когда мама послала её в магазин . За баранками.
  «Жила девочка Женя. Однажды послала её мама в магазин за баранками. Купила Женя семь баранок: две баранки с тмином для папы, две баранки с маком для мамы, две баранки с сахаром для себя и одну маленькую розовую баранку для братика Павлика.
  Взяла Женя связку баранок и отправилась домой. Идет, по сторонам зевает, вывески читает, ворон считает. А сзади тем временем сзади пристала незнакомая собака, да все баранки одну за другой и съела. Сначала съела папины с тмином, потом мамины с маком, потом Женины с сахаром. Почувствовала Женя, что баранки стали что-то чересчур легкие. Обернулась, да уж поздно. Мочалка болтается пустая, а собака последнюю, розовую Павликову бараночку доедает, и счастливо облизывается.
  - Ах, вредная собака! - закричала Женя и бросилась ее догонять»

«ТЁПЛЫЙ ХЛЕБ»: сказка
Паустовский Константин Георгиевич

  Сказка о маленьком добром мальчике Фильке, которого все прозвали «Ну, тебя», поскольку это было его любимым выражением. Бабушка рассказывает мальчугану о том, что грядет страшная беда, которая появилась из-за людской злобы. Филька по легкомыслию обидел раненую лошадь. И теперь он должен искупить свою вину – делать добро людям.
  Отрывок из сказки: Старое колесо скрипнуло – с него посыпались сосульки – и медленно повернулось. Заскрежетали жернова, потом колесо повернулось быстрее, и вдруг вся старая мельница затряслась, заходила ходуном и пошла стучать, скрипеть, молоть зерно.
  Панкрат сыпал зерно, а из-под жернова лилась в мешки горячая мука. Женщины окунали в неё озябшие руки и смеялись.
 По всем дворам кололи звонкие берёзовые дрова. Избы светились от жаркого печного огня. Женщины месили тугое сладкое тесто. И всё, что было живого в избах – ребята, кошки, даже мыши,– всё это вертелось около хозяек, а хозяйки шлёпали ребят по спине белой от муки рукой, чтобы не лезли в самую квашню и не мешались.
  Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой, с пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор, сидели на снегу, дрожали и тихонько скулили, соображая, как бы словчиться стащить у людей хоть кусочек этого чудесного хлеба.
  На следующее утро Филька пришёл вместе с ребятами к мельнице. Ветер гнал по синему небу рыхлые тучи и не давал им ни на минуту перевести дух, и потому по земле неслись вперемежку то холодные тени, то горячие солнечные пятна.
  Филька тащил буханку свежего хлеба, а совсем маленький мальчик Николка держал деревянную солонку с крупной жёлтой солью. Панкрат вышел на порог, спросил:
  – Что за явление? Мне, что ли, хлеб-соль подносите? За какие такие заслуги?
  – Да нет! – закричали ребята.– Тебе будет особо. А это раненому коню. От Фильки. Помирить мы их хотим.
  – Ну что ж, – сказал Панкрат, – не только человеку извинение требуется. Сейчас я вам коня представлю в натуре.
  Панкрат отворил ворота сарая, выпустил коня. Конь вышел, вытянул голову, заржал – учуял запах свежего хлеба. Филька разломил буханку, посолил хлеб из солонки и протянул коню. Но конь хлеба не взял, начал мелко перебирать ногами, попятился в сарай. Испугался Фильки. Тогда Филька перед всей деревней громко заплакал.
  Ребята зашептались и притихли, а Панкрат потрепал коня по шее и сказал:
  – Не пужайся, Мальчик! Филька не злой человек. Зачем же его обижать? Бери хлеб, мирись!
  Конь помотал головой, подумал, потом осторожно вытянул шею и взял наконец хлеб из рук Фильки мягкими губами. Съел один кусок, обнюхал Фильку и взял второй кусок. Филька ухмылялся сквозь слезы, а конь жевал хлеб, фыркал. А когда съел весь хлеб, положил голову Фильке на плечо, вздохнул и закрыл глаза от сытости и удовольствия.

АРОМАТНЫЙ ХЛЕБ: сказка
Ревю Ирис

  Бывает и так: быль да небыль переплетаются, сказка с присказкой встречаются. Вот и в сказке про хлеб так было.
  Жила-была в нашей слободе семья трудовая. Вот как-то все домочадцы поразъехались, остались в доме лишь бабка да внучок малой, Тимоша. Смышлёный мальчишка был.
  Бабка вскоре уснула, а Тимоша за стол сел, поближе к хлебу ароматному.
  В доме была тишина, лишь стук часов слышен. Тимоша тихонько говорит:
— Хлебушко, а ты откуда появился? Я на огороде был, тебя там не видел. Там Картошка растёт, Морковь крепчает, Лук зеленеет, но тебя, и твоих братьев-сестёр: Булочек, Батонов, Караваев я там не встречал. А я внимательно смотрел. И в саду ты не появлялся. Там Яблоки, Сливы, Груши. Откуда ты к нам пожаловал, Хлебушко?
  — Я появился на свет там, где просторы бескрайние, солнце трудолюбивое, небо голубое, да дожди щедрые. А вырос я из маленького зёрнышка.
  И Хлебушко стал рассказывать, как он был сначала росточком маленьким, потом колосом золотым. Хлеборобы его и ещё тысячи таких колосьев с налитыми зёрнами собрали, обмолотили, да на мельницу свезли. Из зёрен муку сделали, а уж из муки и хлеб испекли.
  — Каким же долгим путём ты шёл, Хлебушко, прежде чем попасть на этот стол! — сказал Тимоша. – Я впредь ещё бережнее с хлебом обращаться буду. Хлеб достаётся большим трудом! Я только теперь это понял.

О добром братстве и хлебном богатстве
Тюряева Светлана
  Сказка о хлебе, о традициях, существовавших у славянских народов и передаваемых из поколения в поколение. Она во многом раскрывает сакральное значение хлеба как самого ценного продукта питания, изобилует поговорками и пословицами о хлебе и добре, народными приметами, связанными с приготовлением хлеба. Основная сюжетная нить произведения: хлеб - добро, к нему - с уважением, а к пекарю - с почтением. Состоит сказка из двух повестей: "Зачаток из Доброделовского", "Назад в Доброделовский" и рассказывает о лесном хуторе, в котором пекут волшебные караваи под присмотром самого главного полевого духа - Житного деда. А главное - о дружбе между подростками 14-15 лет, взаимовыручке в сложных ситуациях, доброте, уважении к старости и о любви к труду, природе и человеку.

  Отрывок из сказки « Лежит на столе, под белой салфеткой румяный, с хрустящей корочкой, теплом пышет – добром делится – аромат вокруг стелется. Вдыхают его и душистый хмель, и зерна с мельницы – наш поспел! Цветы луговые головки гордо поднимают, вода родниковая радуется – звонче журчит – добро поспело!
  Протянут добрые руки от каравая кусочек – на, съешь, и тебе добра прибавится – всем миром пекли»

1ХлебЛитература1 

   Образ хлеба в литературе обычно связан с продолжением жизни, но в тяжелые военные времена, хлеб доставался человеку ценою чей-то жизни. Есть два произведения о хлебе, которые произвели на меня впечатление: рассказ Константина Паустовского "Теплый хлеб", где образ хлеба является символом единения людей и духовного перерождения одного из героев и рассказ Владимира Тендрякова "Хлеб для собаки", где десятилетний мальчик Володя, стеснялся быть сытым, когда за окном умирали от голода ссыльные. Исцелить совесть удалось голодной собаке, которую мальчик начал кормить. Ему было достаточно того, что он поддерживает жизнь собаки, а значит и сам имеет право есть и жить. Поделиться хлебом означает больше, чем кормление. Он кормил не собаку, а свою совесть.
  В заключении можно подвести итог, что хлеб это не просто продукт питания, а тяжелый труд людей, которые вложили в него силы, душу и любовь.
  Ценность хлеба ничем нельзя измерить, и не удивительно, что тема хлеба затронута во многих литературных произведениях авторов всего мира.

  Хлеб есть наилучший и самый зримый образ пути к Богу. Хлеб родился на свет от союза земли и человеческого труда.
Пауло Коэльо. «Мактуб»

  Пшеница — это нечто большее, чем телесная пища. Питать человека не то, что откармливать скотину. Хлеб выполняет столько назначений! Хлеб стал для нас средством единения людей, потому что люди преломляют его за общей трапезой. Хлеб стал для нас символом величия труда, потому что добывается он в поте лица. Хлеб стал для нас непременным спутником сострадания, потому что его раздают в годину бедствий. Вкус разделенного хлеба не сравним ни с чем.
Антуан де Сент-Экзюпери, из книги «Военный лётчик»

 Анненская Анна  «Чужой хлеб»
  Главная героиня этой сентиментальной повести – Алёнушка. Она живет в доме богатой дамы и зависит от прихотей ее избалованной дочери. Но вскоре она остановится ученицей в швейной мастерской и проходит трудный путь, прежде чем обретет любящую семью.

Воищев Юрий Тихонович «Я жду отца»
  Мальчику в это сентябрьское утро сорок четвертого года приснилось, что отец скоро приедет, ведь сегодня день рождения мальчика. Ему подарили большой ломоть черного хлеба и кусок сахара. Весь день светило не по сентябрьски яркое солнце. Но к вечеру солнце зашло и мальчик понял, что его желание не исполнится. Мальчик ждал отца, погибшего в начале войны
   Отрывок из книги
  Пришла мать.
  – Вот и хлеб, – сказала она и положила на стол буханку.
  Мне показалось, что в комнате стало теплее. Что в комнату вошло солнце. Что вернулось лето. Даже ветер утих. Даже дождь перестал. Так мне показалось. Мать несла буханку на груди, и хлеб был теплый. Хлеб был живой. Хлеб пах хлебом!
  Я схватил маленький кусочек. Он был и упруг и податлив. Он дышал ровно и спокойно, как спящий ребенок.
  Я нюхал его. Я ласкал его. Я жил им.
  Хлеб таял во рту.
  Мы ели хлеб, и бабка плакала и вздыхала:
  – Хлебушко!
  О хлеб! Ты не знаешь, какой ты, хлеб! Ты не знаешь, как нужен мне, матери, бабке, людям. Будь всегда с нами, хлеб. Никогда не покидай нас, хлеб! Никогда, слышишь, никогда!
  Сейчас мы забыли вкус хлеба. Вкус того хлеба. Хлеба тех лет. Мы многое забываем. Мы отбрасываем куски хлеба. Хлеба, который спас нас тогда. Хлеба, который был равен жизни.
 Хлеб, прости нас! Слышишь, хлеб?!
  Ты по-прежнему нужен людям.
  Будь всегда с нами.
  Никогда не покидай нас, хлеб!

Гоголь Николай Васильевич «Тарас Бульба» 
  В повести есть сцена, когда дочь воеводы посылает служанку к одному из осаждающих город казаков, Андрию, с просьбой передать хоть кусок хлеба для ее старой матери – ведь в городе давно нет продовольствия и уже едят землю. Андрий берет несколько мешков хлеба и проникает в город, к воеводиной дочке:
  «В это время вошла в комнату татарка. Она уже успела нарезать ломтями принесенный рыцарем хлеб, несла его на золотом блюде и поставила перед своею панною. Красавица взглянула на нее, на хлеб и возвела очи на Андрия - и много было в очах тех. Сей умиленный взор, выказавший изнеможенье и бессилье выразить обнявшие ее чувства, был более доступен Андрию, чем все речи. Его душе вдруг стало легко; казалось, все развязалось у него. Душевные движенья и чувства, которые дотоле как будто кто-то удерживал тяжкою уздою, теперь почувствовали себя освобожденными, на воле и уже хотели излиться в неукротимые потоки слов, как вдруг красавица, оборотясь к татарке, беспокойно спросила:
  - А мать? Ты отнесла ей?
 - Она спит.
  - А отцу?
  - Отнесла. Он сказал, что придет сам благодарить рыцаря.
  Она взяла хлеб и поднесла его ко рту. С неизъяснимым наслаждением глядел Андрий, как она ломала его блистающими пальцами своими и ела; и вдруг вспомнил о бесновавшемся от голода, который испустил дух в глазах его, проглотивши кусок хлеба. Он побледнел и, схватив ее за руку, закричал:
  - Довольно! не ешь больше! Ты так долго не ела, тебе хлеб будет теперь ядовит.
  И она опустила тут же свою руку, положила хлеб на блюдо и, как покорный ребенок, смотрела ему в очи. И пусть бы выразило чье-нибудь слово... но не властны выразить ни резец, ни кисть, ни высоко-могучее слово того, что видится иной раз во взорах девы, ниже того умиленного чувства, которым объемлется глядящий в такие взоры девы».

Закруткин Виталий Александрович "Сотворение мира"
  «Сотворение мира» — это масштабное, широко развернутое повествование о целой эпохе в жизни нашей страны, о главнейших вехах драматической истории современности.
  Когда читаешь все три книги одну за другой, особенно остро чувствуешь — и принимаешь как доброе качество романа — его всеобъемлющую информативность. Кажется, нет действительно ни одного заметного события в истории 20-40-х годов нашего века, на которое бы не обратил внимание писатель, которое бы не пропустил через свое сердце и разум. В романе мы встречаем публицистические отступления в начале глав и главок, детальные описания быта и нравов разных социальных слоев общества, экскурсы в историю отношений стран Европы.
  Отрывок из романа
  — Подходит жатва, а тракторов нет — на фронт мобилизованы. Коней тоже полторы калеки.

  —  Ничего не поделаешь, Лука Иванович, — такое время настало. Поднимем всех, ночами будем работать, не пропадать же хлебу.
  Нужно, чтобы мы были крепкими, чтобы верили в победу. Армии, сыновьям нашим нужен хлеб, много хлеба… Завтра к восходу солнца прошу всех быть возле берестюков, на третьем поле. Начнем уборку озимой пшеницы…
  Человек не может и не должен погибнуть от голода и холода. Человеку нужны и хлеб, и одежда, и кров. Нужны плуги, нужны книги… А пушки и бомбы? Разве это нужно? Зачем человечеству, развивающему науку, использовать ее достижения, чтобы множить миллионы убитых, сжигать поля и леса, разрушать города и веси?..»

Иванов Альберт «Деревянный хлеб»
  Книга посвящена послевоенным годам, взрослению подростков в это трудное время, когда перед ними со всей остротой встали вопросы морального выбора.

Крутогоров Юрий Скатерть-самобранка (читать>>>)  
  В этой книжке я расскажу тебе не о сказочной скатерти-самобранке, не о той, которую только расстели, да слово скажи, и всё на ней появится. Нет, по волшебству булка белая или буханка чёрного хлеба не рождаются. По щучьему велению, по твоему хотению не попадут на стол бутерброд с сыром и жареная картошка, кефир и простокваша.
  Где выросли пшеничные колосья? В поле.
  Откуда привезли в город картофель и морковку? С поля.
  Где живут коровы и телята? На ферме.
  Где трава выросла для коров? На лугу.
 Поле, луг и ферма — вот скатерть-самобранка, вот кто может пригласить на пир горой всех, всех, всех любителей каши манной; всех, всех, пшённой, гречневой и рисовой; всех сладкоежек, любящих пирожные, пончики, конфеты и булочки с маком; всех, всех, всех, кто любит сосиски, сардельки, бутерброды с колбасой, с сыром и ветчиной; всех, всех, всех, кто пьёт по утрам молоко и кефир, простоквашу и ряженку, кто ест творог с сахаром или без сахара.
  Самые разные люди создают настоящую скатерть-самобранку.  Это земледелец. Это животновод. Это тракторист и комбайнёр.  Это агрохимик и зоотехник. Это рабочий, который сделал сеялку и комбайн.  Это лесовод, который окружил поля лесами, отвёл от них чёрную бурю и не позволил ливню размыть враг-овраг.  Это хлебопёк, который испёк каравай.  Это кондитер и маслодел на фабрике.
  У всех у них одна важная забота, одна программа: всех накормить, всех напоить, всех одеть.  Школьники учатся по учебной программе.  Космонавты исследуют космос по научной программе.  Строители, инженеры, техники выполняют производственную программу. А у земледельца, животновода, тракториста, комбайнёра, лесовода, хлебопёка, кондитера есть своя программа, она называется продовольственной. Выполнить Продовольственную программу — значит иметь в каждом доме щедрую скатерть-самобранку.  Выполнить Продовольственную программу — значит всегда иметь в изобилии  хлеб, мясо, молоко, овощи, фрукты, пирожные. И всё другое. Самое вкусное.
  Моя книжка о том, как выполняется  продовольственная программа.
  Это - рассказ о поле и луге. Это - рассказ о ферме. Это - рассказ о заводе. Это - рассказ о кондитерской фабрике. Это - рассказ о людях, которые работают на полях, на лугах, на фермах, на заводах, на фабриках.
  Ну, а теперь открывай следующую страницу книжки.
  "В народе говорят, что хлеб - всему голова.... Но также верно и то, что хозяин пашни - колхозник, агроном, инженер, учёный. Так что я не ошибусь, если скажу, что всему голова - полю, фабрике, лучу, наукам - был и остаётся человек. Человек, который выращивает хлеб...Имя этому человеку - земледелец, хлебороб. Земледелец делает землю щедрой. Хлебороб работает на хлебной ниве. растит пшеницу. Это очень важная работа. Радостная работа. Земледелец, хлебороб - профессия счастливая. Самая древняя на земле. И самая молодая. Потому, что хлеб нужен человеку всегда".

Кузьмин, Л. И. Заветное дело: быль
  История про девочку Валю Соловьёву из Перми, которая начала работать в трудные и голодные военные годы. Сполна узнав цену хлеба, она поняла для себя, что "Нет заветней дела на земле, чем людей хлебом насущным кормить". Для младшего школьного возраста.

  Цитата: "…И вот проснёшься утром, распахнёшь окно, и под звон первых трамваев к тебе врывается ни с чем не сравнимый запах свежего, только что испечённого хлеба.
  И мирно и светло в твоём городе. Мирно, светло во всех других городах и посёлках нашей Родины, потому что и там ведь тоже есть такие же добрые люди, как Валентина Павловна Соловьёва. Там утро и улицы тоже пахнут тёплым хлебом."

Мамин-Сибиряк Дмитрий "Хлеб"
  "— А почему земля все? Потому, что она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене на пятачок — красный товар у купцов встал, еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а еще на пятачок — и все остальное село. Никому не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка да поглядывай на голодных женихов. Так я говорю, дурашка?"

Неверов Александр "Ташкент - город хлебный"
  Повесть «Ташкент – город хлебный» – самое глубокое и цельное выражение любви замечательного писателя к родному народу, к мужеству и красоте его души. Эта книга об испытаниях, которые проходит человек. Она сострадательная и исполнена любовью к человеку. С самых первых страниц повесть Александра Неверова поражает читателя страшной обыденностью картин того времени, нарисованных самыми трагическими красками. Книга повествует бесхитростную историю ничем не приметного 12-летнего мальчишки Мишки Додонова, деревенского паренька из села Лопатина Бузулукского уезда Самарской губернии. В семье кроме него двое младших братьев и мать. Матери трудно одной вести хозяйство, она часто болеет. И «самым надежным» человеком в семье оказался Мишка: ему пришлось отправиться за хлебом в далёкие места.

Переверзева Нина "Полюшко-поле"
  Переверзева Нина Васильевна не писательница, а женщина-комбайнёр, наша землячка. Родилась 6 марта 1929 года в селе Летник Ростовской области. C 1945 по 1987-й работала комбайнёром, в т. ч. с 1974 по 1987-й была звеньевой колхоза «Путь Ленина». В 1971 г. по ее инициативе в Песчанокопском районе было создано женское уборочно-транспортное звено. Во время жатвы комбайны, копнители, автомашины в ее звене работали круглосуточно, даже заправлялись на ходу. Как писали газеты того времени, почин звена Нины Васильевны подхватили полторы тысячи уборочно-транспортных звеньев. Женщины-комбайнеры били рекорды выработки механизаторов-мужчин. В 1971 г. на комбайне СК-4 она убрала 262 га и намолотила 5100 ц зерна.

  А книгу "Полюшко-поле" она написала из-за такого случая: "... Приехала я как-то в Ростов, на сессию народных депутатов. Иду через городской парк и вижу: двое мальчишек играют в футбол. Дело обычное: кому же играть, как не мальчишкам? Вдруг замечаю: играют-то не мячом, а сдобной булкой! И так не хорошо мне стало - даже высказать не могу..."

Пришвин Михаил «Лисичкин хлеб»
  Удивительные, всегда неожиданные, полные маленьких открытий рассказы известного русского писателя знакомы всем с раннего детства.  В них он учит наблюдать, присматриваться, обращать внимание на мир вокруг и, конечно, относиться к нему бережно и с любовью. Не зря же его произведения уже много лет с удовольствием читают и дети, и взрослые.

  «Тоже нарочно для Зиночки принёс я разных чудесных трав по листику, по корешку, по цветочку: кукушкины слёзки, валерьянка, петров крест, заячья капуста. И как раз под заячьей капустой лежал у меня кусок чёрного хлеба: со мной это постоянно бывает, что, когда не возьму хлеба в лес – голодно, а возьму – забуду съесть и назад принесу. А Зиночка, когда увидала у меня под заячьей капустой чёрный хлеб, так и обомлела:
  - Откуда же это в лесу взялся хлеб?
  - Что же тут удивительного? Ведь есть же там заячья капуста!
  - Заячья…
  - А хлеб – лисичкин. Отведай.
  Осторожно попробовала и начала есть:
  - Хороший лисичкин хлеб
  И съела весь мой чёрный хлеб дочиста. Так и пошло у нас: Зиночка, копуля такая, часто и белый-то хлеб не берёт, а как я из леса лисичкин хлеб принесу, съест всегда его весь и похвалит:
  - Лисичкин хлеб куда лучше нашего.

Сенченко И. "Хлеб святой"
  Принесла бабушка хлеб из магазина. А Катюша не была голодна, откусила кусок и даже нос сморщила:

  — Фу, какой плохой хлеб!
  Бабушка рассердилась и стала поучать внучку:
  — Так про хлеб говорить нельзя. Его уважать надо. Если невкусный, говорят: хлеб плохо выпечен…
  — А Юрчик тоже хлеб не уважает, — насупилась Катюша. – На улице не доел кусочек и бросил на землю. Потом с Петей стали его футболить.
  — Ай, как нехорошо! – разгневалась бабушка.
  — Ты так не делай и Юрчику не позволяй. Не доела – в хлебницу положи, после доешь. А если кто бросит на землю, вели поднять. Ведь без хлеба – голод, смерть. Сколько на свете людей умерло без хлеба. Хлеб святой.
  Катюша задумалась. Потом прижалась к бабушке и сказала:
  — Я больше никогда не буду говорить про хлеб. И разбрасывать не буду. Юрчику тоже не позволю. Только не надо на меня сердиться. Приголубь меня…
  Бабушка погладила внучку по головке и ласково обняла её.

Тайц Яков Моисеевич "Всё здесь": рассказ 
 сборник "Послушный дождик"
  Надя с бабушкой пошли на другое поле. Колосьев на нём видимо-невидимо. И все немножко усатые. Надя спросила:

  — Бабушка, а тут что растёт?
  — Хлеб, внученька!
  — Хлеб? А булки где?
  — И булки здесь, внученька.
  — А баранки?
  — И баранки здесь.
  — А пряники?
  — И пряники здесь. Всё здесь, внученька.
  Надя смотрит на усатые колосья. Хочет угадать: где тут хлеб, где булки, а где пряники.

Тендряков Владимир «Хлеб для собаки»
  Лето 1933 года. У старого вокзального здания – сквозной березовый скверик. В нем прямо на утоптанных дорожках, на корнях, на уцелевшей пыльной травке валялись те, кого уже не считали людьми. Большей частью это раскулаченные мужики из-под Тулы, Воронежа, Курска, Орла, со всей Украины… Взрослые стараются обходить это страшное место стороной, но для детей не существует запретов, любопытство превыше всего, каждый день прибегают они к скверу и наблюдают за несчастными, потерявшими человеческий облик людьми, погибающими от голода…

Фонякова Элла "Хлеб той зимы"
   «Как это - война? Что это - война?». Немногим не понаслышке известны ответы на эти вопросы. А первоклашке Лене, оставшейся вместе с семьёй в блокадном Ленинграде, на собственном опыте приходится узнать, «как выглядит война взаправдашняя» - что такое воздушная тревога и как тушить «зажигалку», каким бывает настоящий голод и что, оказывается, оладьи можно приготовить из кофейной гущи, а студень - из столярного клея. Это и слепок времени, и во многом автобиографичный рассказ о блокадных днях, и пронзительная история о самой обычной девочке, её семье и обо всех ленинградцах, не оставивших окружённый город.

  На фарфоровом блюдечке — пузатенькая, «детская» чашечка с мучным супом — зеленоватой жидкостью-болтанкой и пластик черного хлеба, такой тоненький, что сквозь него просвечивает воздух. Я знаю: больше мне оставить не могли.
  Мама и папа съели утром по точно такой же порции. На «детские» и «служащие» карточки выдают по сто двадцать пять граммов хлеба в день — на троих это четверть черной, тяжелой, заскорузлой буханки. Ирочкина мама такого хлеба не признает.
  — Там же одни отруби и бумага, — возмущается она. — Разве это можно есть?
  Можно! Да еще как! Если ей не нравится, могла бы отдать кому-нибудь — мне, например, или Нюре. Но она почему-то не отдает. Наверное, сушит на сухари и продолжает запасаться.
  …Снова и снова заглядываю в буфет. Съесть свой дневной рацион сейчас или немного подождать? Ну, съем. А потом что? Терзаюсь самыми мучительными сомнениями. Отхожу от буфета, копаюсь в постылых игрушках. Но чашечка с супом и, в особенности, хлеб — так и маячат перед глазами. Чем бы отвлечься? Затеваю игру в дочки-матери со своим любимым Микой, хотя он отнюдь не походит на «доченьку».
  — Вот, милая, — говорю сокрушенно безмолвному Мике. — Приду поздно.
  Отца тоже не жди. В буфете тебе покушать…

Толстой Лев "Три калача и одна баранка": Басня в прозе
  Одному мужику захотелось есть. Он купил калач и съел; ему все еще хотелось есть. Он купил другой калач и съел; ему все еще хотелось есть. Он купил третий калач и съел, и ему все еще хотелось есть. Потом он купил баранок и, когда съел одну, стал сыт. Тогда мужик ударил себя по голове и сказал:
  «Экой я дурак! что ж я напрасно съел столько калачей? Мне бы надо сначала съесть одну баранку».

Ушинский Константин "Хлеб"
  Земля кормит человека, но кормит не даром. Много должны потрудиться люди, чтобы поле вместо травы, годной только для скота, дало рожь для чёрного хлеба, пшеницу для булки, гречу и просо для каши.

  Сначала земледелец пашет поле сохою, если не нужно пахать глубоко, или плугом, если пашет новину, или такое поле, что его пахать нужно глубже. Соха легче плуга, и в неё запрягают одну лошадку. Плуг гораздо тяжелее сохи, берёт глубже, и в него впрягают несколько пар лошадей или волов. Вспахано поле; всё оно покрылось большими глыбами земли. Но этого ещё мало.
  Если поле новое или земля сама по себе очень жирна, то навоза не надобно; но если на ниве что-нибудь уже было сеяно и она истощилась, то её надобно удобрить навозом. Навоз вывозят крестьяне на поле осенью или весною и разбрасывают кучками. Но в кучках навоз мало принесёт пользы: надобно его запахать сохою в землю.  Вот навоз перегнил; но сеять всё ещё нельзя. Земля лежит комьями, а для зёрнушка надобно мягкую постельку.
  Выезжают крестьяне на поле с зубчатыми боронами: боронят, пока все комья разобьются, и тогда только начинают сеять. Сеют или весною, или осенью. Осенью сеют озимый хлеб: рожь и озимую пшеницу. Весною сеют яровой хлеб: ячмень, овёс, просо, гречиху и яровую пшеницу. Озимь всходит ещё с осени, и когда на лугах трава уже давно пожелтела, тогда озимые поля покрываются всходами, словно зелёным бархатом.
  Жалко смотреть, как падает снег на такое бархатное поле. Молодые листочки озими под снегом скоро вянут, но тем лучше растут корешки, кустятся и глубже идут в землю. Всю зиму, просидит озимь под снегом, а весною, когда снег сойдёт и солнышко пригреет, пустит новые стебельки, новые листки, крепче, здоровее прежних. Дурно только, если начнутся морозы прежде, чем ляжет снег, тогда, пожалуй, озимь может вымерзнуть. Вот почему крестьяне боятся морозов без снега и не жалеют, а радуются, когда озимь прикрывается на зиму толстым снежным одеялом.

Чехов Антон Павлович «СВИРЕЛЬ»
  - Я, акроме хлебушка, ничего не потребляю, потому хлеб наш насущный даждь нам днесь, и отец мой, акроме хлеба, ничего не ел, и дед, а нынешнему мужику и чаю давай, и водки, и булки, и чтобы спать ему от зари до зари, и лечиться, и всякое баловство.

Шим Эдуард "Хлеб растет"
  Кругом деревни поля ещё голые. А одно поле будто зелёной краской залито. Такое яркое, такое весёлое, такое праздничное!

  Мама сказала:
  — Это хлеб растёт. Зелёные ростки, одинаковые, как родные братцы, кустиками, кустиками торчат. Когда же они успели вырасти?
  Мама объясняет:
  — Это озимый хлеб. Его под зиму сеяли, прошлой осенью. Зёрна успели до холодов проклюнуться, прорасти и поднять над землёй кустики нежных зелёных листьев. Потом их снегом закрыло. И уснули они до поры до времени. Над полем вьюги свистели, морозы студили землю. А хлеб терпел. Зябко ему было под снегом, темно. И долго-долго зима не кончалась… Но дотерпел хлеб, дождался весны. И как только она пришла, сразу ожил, сразу начал расти. Не пропустил первое тепло, не замешкался. Тянется к солнышку, старается! Идут люди весёлым зелёным полем, глянут по сторонам, улыбнутся: «До чего хлеб хорош!»

Юрмин Георгий «Славный город Урожайск»
  Познавательная книга-энциклопедия для детей «Славный город Урожайск» Георгия Юрмина – повествование автора о сельском хозяйстве, его истории и традициях. В первой главе книги («Район больших полей») опубликованы полезные цитаты о хлебе.

  «Нет хлеба, нет и обеда», «Хлеба ни куска, так и в тереме тоска, а хлеба край (краюха), так и под елью рай», "Калач приедается, а хлеб никогда", «Хлеба ни куска, и стол как доска» (русские народные поговорки).
 «Ломоть хорошо испечённого хлеба представляет собой одно из величайших изобретений человеческого ума» (из сочинений известного русского учёного К.А.Тимирязева).
  «В музее в Швейцарии с почётом демонстрируется самый древний в мире кусок хлеба. Считают, что он был выпечен в каменном веке – 6 тысяч лет тому назад. Найден окаменевшим в Цюрихском озере. Находка обнаружена археологами в конце 90-х годов [XX века]…» (из сообщений зарубежного бюллетеня).
  Прочитайте книгу «Славный город Урожайск» Георгия Юрмина и другие издания с выставки «Читаем книги о хлебе».

Яковлев Юрий "Цветок хлеба" (читать>>>)
  Сколько маленький Коля помнил себя в войну, он всегда был голодным. Он никак не мог привыкнуть, приладиться к голоду, и его ввалившиеся глаза сердито поблескивали, постоянно искали добычу. Черноволосый, нестриженый, взъерошенный, с проступающими ребрышками, он был похож на маленького исхудалого волчонка. Он тянул в рот все, что было съедобным,- щавель, вяжущие ягоды черемухи, какие-то корни, дикие лесные яблоки, пронзительно кислые и крепкие. Дома ему давали болтанку и хлеб. Мать добавляла в муку веники - вымолоченные метелки проса, и хлеб был тяжелый, вязкий; от него пахло сырой глиной. Но и этот хлеб голодный мальчонка съедал мгновенно, жадно посапывая раздутыми ноздрями.

  Один раз за всю войну он наелся хлеба вдосталь. И хлеб был не из веников...

 1ХлебСтихи1

БЕРЕГИТЕ ХЛЕБ
Петрусь Бровка

Мне больно, когда я, случается, вижу,
Что хлеб недоеденный брошен бесстыже,
Эй ты, попирающий корку ногою,
Ты топчешь, достоинство наше людское,
Ты мать оскорбил, ты обиду нанёс
Земле, на которой родился и рос.
Не просто еда
Бобо Ходжи
Мальчик,
Ногою пинающий хлеб,
Мальчик,
Голодных не знающий лет,
Помни,
Что были лихие года,
Хлеб –
Это жизнь, а не просто еда.
Хлебом клялись,
За хлеб умирали,
Не для того,
Чтоб в футбол им играли.
В слове
Народная мудрость таится.
Вот что
В народе у нас  говорится:
«Если ты хлеб ценить перестал,
Ты человеком быть перестал».

ЗАПАХ ХЛЕБА
В. Гиршин

Удивителен запах хлеба!
Этот запах нам с детства знаком.
Пахнет хлеб и степью, и небом
И травой, и парным молоком.
Пахнет хлеб раскаленным подом,
Талым снегом, и внешней грозой,
И мужицким соленым потом,
А порой и мужицкой слезой.
Ах, как вкусен хлеб! До чего же
И душист он и пышен, как пух.
Лишь насытившийся не может
До конца оценить хлебный дух.

ХЛЕБ ОТ ЗАЙЧИКА
В. Гула

Я помню, за окном трещал мороз.
Нас три сестрёнки, мама у плиты.
С работы папа нам тогда принёс
Частичку сказки — детские мечты.
«Сегодня, доченьки, я зайца повстречал" —
И улыбаясь, он достал платочек,
«Вот, это вам ушастый передал,
Ржаного хлеба маленький кусочек»
О, как был сладок этот хлеб ржаной.
Мы с наслаждением его жевали.
Трещал мороз, шёл снегопад стеной,
А на столе горой блины стояли. 

РУКИ ЧЕЛОВЕКА
Я. Дягутите

Склонила тяжелую голову рожь.
“Спасибо вам, солнце и ласковый дождь!
Спасибо земле,
Что была моим домом,
И сильным рукам,
Моим старым знакомым.
Я помню, как руки трудились упорно,
Чтоб в землю посеять янтарные зерна,
А нынче они урожай уберут.
Спасибо вам, руки,
За добрый ваш труд!
Я долгую зиму в земле пролежала,
Ютилась под снегом,
От стужи дрожала,
Но солнце меня отогрело давно,
И я принесла золотое зерно.
Кто хочет, отведайте хлеба ржаного!
А если меня вы посеете снова,
Я снова под снегом дорогу найду
И колосом стану,
И к людям приду”.

ПЕСНЬ О ХЛЕБЕ
Сергей Есенин

Вот она, суровая жестокость,
Где весь смысл страдания людей!
Режет серп тяжёлые колосья,
Как под горло режут лебедей.
Наше поле издавна знакомо
С августовской дрожью поутру.
Перевязана в снопы солома,
Каждый сноп лежит, как жёлтый труп.
На телегах, как на катафалках,
Их везут в могильный склеп — овин.
Словно дьякон, на кобылу гаркнув,
Чтит возница погребальный чин.
А потом их бережно, без злости,
Головами стелют по земле
И цепами маленькие кости
Выбивают из худых телес.
Никому и в голову не встанет,
Что солома — это тоже плоть.
Людоедке-мельнице — зубами
В рот суют те кости обмолоть.
И, из мелева заквашивая тесто,
Выпекают груды вкусных яств…
Вот тогда-то входит яд белёсый
В жбан желудка яйца злобы класть.
Все побои ржи в припек окрасив,
Грубость жнущих сжав в духмяный сок,
Он вкушающим соломенное мясо
Отравляет жернова кишок.
И свистят по всей стране, как осень,
Шарлатан, убийца и злодей…
Оттого что режет серп колосья,
Как под горло режут лебедей.

* * *
В Казаков
Я помню хлеб,
что бабушка пекла.
Дышала печка хлебным жаром,
и этот дух над домом старым
вставал
и плыл к околице села…
И детских дум прозрачные ростки
тянулись к запаху, как к небу.
И небо наполнялось хлебом,
и мы росли,
как в поле колоски…

***
И. Коньков
Самый вкусный, несравненный,
Всем знакомый с детских лет –
Это наш обыкновенный
И любимый русский хлеб:
Каравай пахучий, знатный,
Кренделя и калачи,
Бублик с маком ароматный,
А на Пасху куличи.
Можно с мёдом есть и с маслом,
С сыром, рыбой, ветчиной
И с икрой, кружком колбасным
Белый хлеб или ржаной.
Пироги же - хлеб особый,
Их на праздник подают,
А готовят всё со сдобой
И с начинкою пекут.
Пышки, пончики, ватрушки
Спрыгнуть с противня хотят –
Это хлебные игрушки,
В праздник радость для ребят.
Или пряники, печенье –
То, что мама испечёт,
Для детишек объеденье,
Разевай пошире рот!

КАК ПАХНЕТ ХЛЕБ?
Ю. Королькович

Как пахнет хлеб?
Землею и росой,
И зноем солнечным,
И пылью над дорогой,
И свежестью зеленою лесной
И птичьим гомоном,
Ночным молчаньем строгим,
И перегретой краской тракторов,
Соляркою, железом и бензином,
И на баллонах стертою резиной,
И далью пролетающих ветров,
И теплотою человечьих рук …
Всей жизни запахи
в один слились.
Неразделимы хлеб и жизнь.

  Поэт Анатолий Кубляков посвятил Хлебу балладу. Анатолий Семенович родился в 1947 г. в селе Покровка Новосергиевского района Оренбургской области. После армии работал на ВАЗе. Пишет стихи.

БАЛЛАДА О ХЛЕБЕ
Анатолий Кубляков
Когда я вижу в мусорном ведре,

кусочек хлеба, булки, иль ватрушки.
Передо мной встаёт как наяву,
лицо любой российской побирушки.
И мать моя встаёт передо мной,
её глаза заглядывают в душу.
Как будто говорят мне, что с тобой?
И как ребёнок я под взглядом трушу.
И детство босоногое моё,
встаёт передо мной, как из тумана.
Когда десятилетний, пастухом,
за хлеб насущный я работал без обмана.
Тяжёлый кнут на худеньком плече,
в огромных галифе, подарок брата.
И ничего, что ноги босиком,
ведь всё равно себя я чувствовал солдатом.
Мне тридцать три телка глядели в рот,
а может быть они на кнут глядели?
Но всё равно я был авторитет.
Ведь кнут при мне,
а я с кнутом, при деле.
И не беда, что мама сапоги,
носить мне разрешала только в школу.
Зато всегда вставал я с той ноги,
и босиком всегда ходил по полу.
По полу, это значит по земле.
Землёй был пол, в простой отцовской хате.
А посреди неё стояла печь,
за печью деревянные полати.
В той хате было только два окна.
Казалось много ль можно в них увидеть?
Но главному, нас научила мать.
Любить людей, бесчестность ненавидеть.
Твердила мать: "Бывает в жизни всё.
Запомни только, где б ты в жизни не был.
Что честный труд не может быть грехом,
и с уваженьем относись ты к хлебу."
С тех пор прошло уже немало лет,
но твёрдо помню, где б я в жизни не был.
Как бережно, рукой сметала мать,
чтобы не потерять ни крошки хлеба.
Когда я вижу в мусорном ведре,
кусочек хлеба, булки, иль ватрушки.
Передо мной встаёт как наяву,
лицо любой российской побирушки.

ХЛЕБ И КНИГА
Кайсын Кулиев

Солнце греет землю, красит небо,
Подступает к окнам белый сад.
Книги рядом с караваем хлеба
В доме на столе моем лежат.
Хлеб и книга. Скрыты в них недаром
Кровь и сок земли, где мы живем.
Их сжигало пламя всех пожаров,
Все владыки шли на них с мечом.
Хлеб и книга, вечные от века,
На столе лежат передо мной,
Подтверждая мудрость человека,
Бесконечность щедрости земной.

БУЛКА
С.Михалков

Три паренька по переулку,
Играя будто бы в футбол,
Туда-сюда гоняли булку
И забивали ею гол.
Шел мимо незнакомый дядя,
Остановился и вздохнул
И, на ребят почти не глядя,
К той булке руку протянул.
Потом, насупившись сердито,
Он долго пыль с нее сдувал
И вдруг спокойно и открыто
При всех ее поцеловал.
- Вы кто такой?- спросили дети,
Забыв на время про футбол.
- Я пекарь!- человек ответил
И с булкой медленно ушел.
И это слово пахло хлебом
И той особой теплотой,
Которой налиты под небом
Моря пшеницы золотой.

ХЛЕБ ВСЕМУ ГОЛОВА
Е. Нефёдов

Хлеб — всему голова, —
Вечно живут слова.
Вянет листва, трава —
Хлеб — всему голова
В бурях эпох, имен
Тихо живет, права,
Истина всех времен:
Хлеб — всему голова.
В дальнем краю село,
В сердце страны — Москва.
Всем нам с ними светло:
Хлеб — всему голова.
Правда у нас в дому
Будет всегда жива:
Мир — это хлеб всему!
Хлеб — всему голова!

ХЛЕБ
Сергей Орлов

В нем дюжина дождей и солнца суток сорок,
В нем пара сотен зорь и полдесятка гроз,
Сто тысяч в нем токов и шин машинных шорох,
Комбайнов ровный рев и ливни синих звезд.
Лежит бугор меж гор, в народе говорится,
А выставят на стол, и станет стол — престол.
Хлеб — голова всему. Он с солью не бранится.
Смиряется и пес пред ним, хотя и зол.

УРОЖАЙ
С. Погореловский

Слава
Миру на земле!
Слава
Хлебу на столе!
Вот он —
Хлебушко душистый,
С хрусткой корочкой витой;
Вот он —
Тёплый, золотистый,
Словно солнцем налитой!
В каждый дом,
На каждый стол
Он пожаловал-пришёл.
В нём — здоровье наше, сила,
В нём — чудесное тепло:
Сколько рук его растило,
Охраняло,
Берегло!
Ведь не сразу стали зёрна
Хлебом — тем, что на столе, —
Люди долго и упорно
Потрудились на земле…

ХЛЕБ, РОДИМЫЙ
Николай Рубцов
Положил в котомку сыр, печенье,

Положил для роскоши миндаль.
Хлеб не взял. — Ведь это же мученье
Волочиться с ним в такую даль!
Все же бабка сунула краюху!
Все на свете зная наперед,
Так сказала: — Слушайся старуху!
Хлеб, родимый, сам себя несет

ЛАДОНИ, ПАХНУЩИЕ ХЛЕБОМ
Николай Рыленков

Кому какой дается жребий,
Какая песня под луной,
А я взрастал на черном хлебе,
То хлеб земли моей родной.
Его солил я крупной солью
И запивал воды глотком,
С ним по широкому раздолью
Ходил за плугом босиком.
Я молотил и веял жито,
За стол садился не спеша,
Я знал: в ржаной ковриге скрыта
Всей доброты земной душа.
Святая мудрость землепашца
В ней навсегда воплощена.
Ни возгордиться, ни зазнаться
Не даст в дороге мне она.
И нужно мне под русским небом,
Чтоб каждый день и каждый миг
Ладони, пахнущие хлебом,
Я чуял на плечах моих.

ХЛЕБ
Владимир Солоухин
Запомнил я минуту ту

Из детства озорного.
Вдруг скучно сделалось во рту
От хлеба аржаного.
И бросил наземь я кусок
От дедушки украдкой,
И наступил я на кусок
Босой чумазой пяткой.
И вдруг, едва лишь наступил,
Зарылся носом в пыль я.
А раньше дед меня не бил
И вообще не били.
Но он снимает поясок,
Крученую веревку,
За мой нестриженый висок
Меня хватает ловко.
Его трясется борода
И в гневе и в обиде,
А в чем обида, я тогда,
Признаться, и не видел.
А было так, что дед вставал
До солнышка задолго.
Пласты отваливал отвал,
Была рубаха волглой.
Двужильна лошадь, да и ту
Качало как шальную.
Но было деду вмоготу
Корежить ширь земную.
Дымилась дедова спина,
Дымок на солнце таял.
Так шел он, пригоршни зерна
Вокруг себя кидая.
И то он помнил хорошо,
Как в поле на колени
Вставал и малый и большой
Под жалостное пенье:
«Дож-ж-а-а!» - и в маревую муть
Протягивали руки.
Еще теперь объемлет жуть,
Как вспомнишь эти звуки.
Но вот поспел он, урожай,
Опять берись за дело.
Была рубаха – выжимай,
Приклеивалась к телу.
Лучами в деда бил восток
Над пажитью горевшей,
А он стоял, почти как бог,
Зерно взрастить сумевший.
Все помню я минуту ту
Из детства озорного:
Вдруг скучно сделалось во рту
От хлеба аржаного.
Я растоптал. И весь как был
Зарылся носом в пыль я…
А раньше дед меня не бил
И вообще не били.

ДОНСКОЙ КАРАВАЙ
Анатолий Софронов
Как сладко пахнет хлеб зерном,

Спеченным на листе капустном;
Какая корочка на нем,
И как хрустит он вкусно!
В земле проклюнулось зерно
Кинжальчиком едва заметным,
Пригрелось под лучом оно
И закачалося под ветром.
И — стебель к стеблю — на простор,
Как будто протянуло стрелы.
От синих вод до синих гор.
И вот зерно созрело.
И ветер гнет, и дождь сечет,
Но в бункера зерно течет,
Шумит донской волною;
И солнца свет роняет след
Над золотой стернею.
А мы садимся у стола,
Друг друга поздравляя,
Что вот уже пришла пора
Донского каравая.
Еще он отдает зерном,
Спеченным на листе капустном;
Какая корочка на нем,
И как хрустит он вкусно!
И ветер гнет, и дождь сечет,
Но в бункера зерно течет,
Шумит донской волною;
И солнца свет роняет след
Над золотой стернею.
А мы садимся у стола,
Друг друга поздравляя,
Что вот уже пришла пора
Донского каравая.
Еще он отдает зерном,
Спеченным на листе капустном;
Какая корочка на нем,
И как хрустит он вкусно!

ХЛЕБ РОССИИ
В. Татаринов

Хлеб России, ты теплый, как русская печь!
Хлеб России, ты добрый, как русская речь!
И пускай мы не хлебом единым живем,
Все равно о тебе мы с любовью поем.
Хлеб России, с тобою беда — не беда.
Хоть горчила порою в тебе лебеда,
Не кривили мы скулы от горечи той,
Мы бедовые, сладим с любою бедой!
Хлебом-солью встречает гостей мой народ,
Ну, а если к нам кто-то незваным придет,
Мы не хлебом приветим его, а огнем,
И в полях затеряется память о нем.
Русский хлеб, ты хозяин на щедром пиру.
Я в ладони тебя, как святыню, беру.
Я не думал про славу, ворочал пласты,
Я сегодня по праву с тобою на «ты».
Хлеб России, ты теплый, как русская печь!
Хлеб России, ты добрый, как русская речь!
Я осилю с тобой все пути и года,
Не приешься ты мне никогда, никогда!

***
Василий Фёдоров
Через улицу,
Через будни,
В нежных чувствах
Не сразу понятый,
Добрый хлеб
Под названьем «спутник»
Несу на руке приподнятой.
Скажут:
Хлеб — избитая тема.
Я иду и смеюсь над такими,
И несу домой каравай, как поэму,
Созданную сибиряками,
Земляками моими.
Этим румяным,
Этим горячим,
Пахнущим так заманчиво,
Этим хлебом труд мой оплачен.
Песня моя оплачена.
Но даже самую лучшую песню,
Самую звонкую и земную,
С сухарем в купоросной плесени,
Не стыдясь, зарифмую.
Хлеб несу!..
Поделюсь с женою,
Не скупясь на слова хвалебные.
И припомнится детство мое ржаное,
Юность моя бесхлебная.
С лебедою,
С трухою всякою
Ел «тошнотник» с корочкой тусклой.
А если встречалась булочка мягкая,
То она уже
Называлась французской.
Хлеб несу!..
Удивляются, вижу,
Даже только что евшие
С белого блюда.
Но стоило мне приподнять его
Чуть повыше,
И все увидели чудо.
Сразу пришло
Давно знакомое:
Поле и молодость
С днями непраздными.
Сладко запахло старой соломою,
Мятой-травой
И цветами разными.
И увиделось, как воочью:
И косьба,
И стогов метание,
И межа, бегущая к ночи,
И на меже
С любимой свидание.
Любовь и хлеб —
Извечные темы.
Славя хлеб, как любимой имя,
Несу домой, приподняв его,
Как поэму,
Созданную сибиряками,
Земляками моими.

ЧЕМ ПАХНЕТ ХЛЕБ
Н. Ярославцев

Пахнет хлеб не просто хлебом.
Пахнет солнышком и небом.
Пахнет он весенним лугом,
Ветром, трактором и плугом.
Пахнет сеялкой и жаткой,
Пахнет он работой жаркой
На полях и на токах,
В хлебобулочных цехах...
И когда перед обедом
Все его приносят в дом,
Пахнет хлеб не просто хлебом,
А заботой и трудом!

 1ХлебВойны1

ЛЕНИНГРАДСКАЯ ПОЭМА
Ольга Берггольц
На Ленинград, на Ленинград!

Там на два дня осталось хлеба,
там матери под темным небом
толпой у булочной стоят,
и дрогнут, и молчат, и ждут,
прислушиваются тревожно:
— К заре, сказали, привезут...
— Гражданочки, держаться можно...—
И было так: на всем ходу
машина задняя осела.
Шофер вскочил, шофер на льду.
— Ну, так и есть — мотор заело.
Ремонт на пять минут, пустяк.
Поломка эта — не угроза,
да рук не разогнуть никак:
их на руле свело морозом.
Чуть разогнешь — опять сведет.
Стоять? А хлеб? Других дождаться?
А хлеб — две тонны? Он спасет
шестнадцать тысяч ленинградцев.—
И вот — в бензине руки он
смочил, поджег их от мотора,
и быстро двинулся ремонт
в пылающих руках шофера.
Вперед! Как ноют волдыри,
примерзли к варежкам ладони.
Но он доставит хлеб, пригонит
к хлебопекарне до зари.
Шестнадцать тысяч матерей
пайки получат на заре —
сто двадцать пять блокадных грамм
с огнем и кровью пополам.
...О, мы познали в декабре —
не зря «священным даром» назван
обычный хлеб, и тяжкий грех —
хотя бы крошку бросить наземь:
таким людским страданьем он,
такой большой любовью братской
для нас отныне освящен,
наш хлеб насущный, ленинградский.
IV
Дорогой жизни шел к нам хлеб,
дорогой дружбы многих к многим.
Еще не знают на земле
страшней и радостней дороги...

БЛОКАДНЫЙ ХЛЕБ
С. Ботвинник
Не слышал Ленинград о лёгком хлебе…

Я не забыл
блокадный трудный хлеб;
и посвист «мессершмиттов» в чистом небе,
и город, что в потёмках не ослеп;
весомость помню
пайки стограммовой,
и саночки тяжёлые в снегу,
и тёплый взгляд, и тот мороз суровый,
и девушку,
что встретить не смогу…
Тяжёлый снег
на братских тех могилах,
и тяжесть бомб, и на асфальте кровь —
и с той поры
душа принять не в силах
и лёгкий хлеб, и лёгкую любовь.

ХЛЕБНЫЕ КАРТОЧКИ
К. Ваншенкин
Отдельно — для малых детей,

Для служащих и для рабочих,
Суровый, без всяких затей,
По дням разграфленный листочек.
Движения ножниц слышны —
Талон отрезают вначале, —
В рабочих поселках страны
Хлеб на день вперед получали.
Далекий, нам снившийся тыл,
Он жил, ничего не жалея.
Я б карточки те поместил
В безмолвные залы музея,
Средь снимков гвардейских колони
И рядом с партийным билетом,
Что кровью святой окроплен
Над Волгою памятным летом.
Я их положил бы на свет...
Но только тут случай особый:
Их нет, этих карточек, нет,—
Найди в своем доме, попробуй!

ДОВЕСОК
Ю. Воронов
Я помню,

Как в очередях зимой
По нам мели метели зло и резко,
Как нелегко,
Когда идёшь домой,
От хлебного пайка
Не съесть довеска.
А если съешь,
Так тягостен вопрос
В глазах людей,
Кто ждал приход твой дома...
Однажды я довеска не донёс.
Лишь раз.
Но помню
Холод глаз знакомых.

ХЛЕБ
Андрей Дементьев
Трудно родится хлеб.

Трудно хлеб достаётся.
Тот, кто душою слеп,
Может быть, усмехнётся.
И похохмит над тем,
Как я, с достатком в доме,
Хлеб суеверно ем,
Крошки собрав в ладони.
Это живёт во мне
Память о той войне…
Горькие времена!
Худенький мальчик, где ж ты?
В сутки — лишь горсть зерна,
Триста граммов надежды.
Бабушка нам пекла
Хлеб из скупой мучицы.
Жизнь,
Что давно прошла,
В сердце моё стучится.
Хлеб нас от смерти спас.
Он и сейчас бессмертен…
Всё настоящее в нас
Этою мерой мерьте.

МОЙ ХЛЕБ
Андрей Дементьев

Я с книгой породнился в дни войны.
О, как же было то родство печально!
Стянув потуже батькины штаны,
Я убегал от голода
В читальню.
Читальня помещалась в старом доме.
В ту пору был он вечерами слеп…
Знакомая усталая мадонна
Снимала с полки книгу,
Словно хлеб.
И подавала мне ее с улыбкой.
И, видно, этим счастлива была.
А я настороженною улиткой
Прилаживался к краешку стола.
И серый зал
С печальными огнями
Вмиг уплывал…
 всё казалось сном.
Хотя мне книги хлеб не заменяли,
Но помогали забывать о нем.
Мне встречи те
Запомнятся надолго…
И нынче —
В дни успехов иль невзгод —
Я снова здесь,
И юная мадонна
Насущный хлеб
Мне с полки подает.

ХЛЕБ
В. Заболотский
Пропахшей порохом рукой

Возьмет солдат буханку хлеба —
И вспомнит ласковое небо
Над тихой Вяткою-рекой.
Увидит свой далекий край,
Крестьянок на полях России...
Спасибо им! Они взрастили
На диво щедрый урожай.

ХЛЕБ ВОЙНЫ
В. Кочетков
Колючая выцветь морозного дня.

Январь сорок третьего года.
На «тридцатьчетвёрке», в разводах огня,
В Оскол привели мы свободу.
В стремительной сшибке отброшен был враг.
Утихло неистовство грома.
И старый, истыканный пулями флаг
Взметнулся над зданьем райкома.
Продрогшие пленные жались к стенам,
Проход очищая для танков.
И старая женщина вынесла нам
С поклоном ржаную буханку.
И всех нас, любви материнской полна,
Дрожащей рукой осеняла.
На чёрный свой хлеб вместо соли она
Счастливые слёзы роняла.
Бессонною памятью жив человек.
Былое — как минное поле.
Я хлеба того не наемся вовек
С кристаллами жгучими соли.

ЧЁРНЫЙ ХЛЕБ
Ю. Кузнецов
Луна в грязи по колено.

В чёрном снегу городок.
Заигранный, как пластинка,
хрипел по утрам гудок.
А у ларьков по суткам
составы очередей.
Хлеб выдавали по карточкам,
и не было хлеба вкусней.
Мать его приносила,
я её дома ждал.
Я в руку буханку тёплую,
словно котёнка, брал.
Он обдирал мне дёсны
и на зубах скрипел.
Я в детстве другого не видел,
но горд, что его я ел, —
Такой же дымный, колючий,
прыщавый, сырой, рябой,
В окопах отцам выдавали,
и те уходили в бой...

КРОШКА ХЛЕБ
Г. Люшнин
Крошка хлеба на землю упала,

Меньше хлеба на крошку стало.
Где-то в поле неубранном нашем
Сколько зерен лежит у пашен!
Вот собрать бы их вместе — да в кучу,
Хлеб бы выпекли белый, пахучий.
Мы б окрепли и сильными стали,
Мы б тюремные стены сломали,
Снова вышли б в бой, под бомбежку.
Да, жалеть надо хлебную крошку!

КОРОЧКА ХЛЕБА
Николай Матвеевич Мишуков

Корочка хлеба,
Хлебная крошка.
Что это- много
Или немножко?
Корочка хлеба,
Хлебная крошка...
Встань, помолчи
И подумай немножко.
Кстати, и думать
Здесь много не надо:
Вспомни войну,
Ленинград и блокаду.
Вспомни, как взрослые
там воевали,
Вспомни, как дети
Тогда умирали...
Ну, хоть бы корочку
Ну, хоть бы крошку,
Хотя бы немножко:
В рот положить бы.
И долго жевать
детям, которым
Пришлось умирать.
Может быть, корочка,
Может быть, крошка
Смерть прогнала б
в ледяное окошко...
Может быть, Таня
Дневник дописала,
Если бы корочка хлеба
Рядом лежала.

ВОЕННЫЙ ХЛЕБ
А. Морозов
Я помню хлеб, военный, горький,

Он весь почти из лебеды.
В нём в каждой крошке,
В каждой корке
Был горький вкус людской беды.

ОЛАДУШКИ
Виктор Петров.

Мимо станции Успенской
Дни и ночи напролет
В эшелонах длинных с песнями
Ехал сорок пятый год.
Ждали мамы на перроне,
Теребя свои платки:
В том ли, в этом ли вагоне
Их кровиночки-сынки?
И моя стояла бабушка –
Узелок белел в руке.
Принесла она оладушки
С думой скорбной о сынке.
Наказал, уйдя из дому:
"Мать, себя побереги,
А вернусь, так мне, живому,
Ты оладушек спеки..."
Да погиб её Василий
Смертью храбрых на войне,
Заслоня собой Россию,
Став посмертно дядей мне!
И она, беду осилив,
Раскрывала узелок,
Говорила: кто Василий,
Пусть берёт, как мой сынок.
Мать седую понимали
Те, кто вышел из войны:
- Нас прости за то, маманя,
Что чужие мы сыны...
Кланялись солдаты низко,
Вспомнив ожидавших мам.
...Те оладьи материнские
Со слезами пополам.

ПАЁК
Ю. Петров
Я иду из булочной

И несу паёк.
Посмотрю на хлебушек —
Сердце — ёк да ёк.
Хоть бы эту корочку
Можно было съесть.
Только дома в холоде
Ещё трое есть.
Ломтик прижимается
Тонкою рукой.
Сердце опечатано —
Хоть белугой вой.
Не допустит частое
Глаз родных упрёк…
Мать разделит поровну
Целенький паёк.

ХЛЕБ
Сестре Вале
 Ю. Петров
Она делила хлеб на пятерых.

«Сто двадцать пять! Берите, братья, граммы!»
И понял я с той «неживой» поры:
Она делила хлеб точнее мамы.
Бледнели пальцы самых честных рук,
И стол скрипел, а мы вокруг стояли…
И в рёбрах слышен был сердечный стук,
А глаз «прилип» к тому, чего мы ждали.
Делила хлеб блокадною порой
И ни единой крошки не роняла.
Сурова жизнь. А я горжусь душой,
С которой капли чести не упало.

СУХАРИК
Ремесник Юрий
На проплешинах школьной стены
Рисовали мы пушки и танки
Безнадзорные дети войны,
Беспощадного века подранки.

«Безотцовщина. Ей всё равно»,-
Чертыхался наш старый историк,
И махрою дымил в коридоре,
Наплевав на запрет ГорОНО.

А меня сухарик есть в кармане,
Подсоленный слезинкою мамани.
Я эту роскошь разделю с Анютой.
Она мне симпатична почему-то.

Распахну я окно на заре,
Стану память листать по минутам.
В новом доме и в новом дворе
Нянчит правнуков наших Анюта.

Только эхо далёкой весны
Носят в сердце как боль лихоманки
Посидевшие дети войны,
Беспощадного века подранки.

А меня сухарик есть в кармане,
Подсоленный слезинкою мамани.
Я эту роскошь разделю с Анютой.
Она мне симпатична почему-то.

НА МЕЖЕ
Алексей Сурков
У межи сожжённой ночью ржи
Человек застреленный лежит.
Обгорелый синий василёк
На лицо морщинистое лёг,
Под волнистым облаком, в выси,
Жаворонок плачущий висит.
Человек всю жизнь не отдыхал,
Всё косил, и сеял, и пахал.
Приходил сюда, в густую рожь,
Слушать ветер и колосьев дрожь.
Эту рожь он дать врагу не мог
Он её своей рукой поджёг.
Немец у межи его настиг.
Выстрел. Стон. Короткий тихий вскрик,
На траву свалился вверх лицом.
На земле, котору человек.ю любил,
На которой скоротал свой век,
Спит убитый пахарь,
Это был
Работящий русский

* * *
Л. Татьяничева
Я о России,

Не о хлебе…
Война ломилась в отчий край.
Единственный,
Как солнце в небе,
Лежал на блюде каравай.
Он выпекался из пайковой,
С древесной примесью муки.
А мать
Неспешно и сурово
Его делила на куски.
Той справедливой мерой с нею
Никто сравниться бы не смог:
Кто был слабей —
Тому сытнее
И толще резала кусок.
Как хлеба ни было бы мало,
О всех заботясь и скорбя,
Мать никого не обделяла,
За исключением
Себя…

РЖАНЫЕ ПИРОГИ
Л. Татьяничева
В суровый год пекла я пироги

Из чёрной,
С горем пополам, муки,
С начинкой из мороженой калины.
Не каждый день —
Лишь сыну в именины.
Пекла не на дровах,
А на соломе.
И сын просил:
— Кусочек дай ещё мне.
Дай мне ещё, хоть маленький кусочек...
На трудном хлебе вырос мой сыночек.
И не заморыш вырос,
Не обсевок,
А молодец из девичьих запевок.
Но, главное, чем я могу гордиться:
Из глаз сыновних доброта струится.
Себе дороги сын не ищет лёгкой.
За всякий труд берётся со сноровкой.
Он ненавидит то,
Что для кого-то
Есть плёвый хлеб
И плёвая работа…
Сын навсегда запомнил пироги
Из чёрной,
С горем пополам, муки.

КУСОЧЕК БЛОКАДНОГО ХЛЕБА
Л. Хямелянина
Я вспоминаю хлеб блокадных лет,

Который в детском доме нам давали.
Не из муки он был — из наших бед,
И что в него тогда только не клали!
Хлеб был с мякиною, макухой и ботвой,
С корой. Колючий так, что режет десна.
Тяжелый, горький — с хвоей, лебедой,
На праздник, очень редко — чистый просто.
Но самый сильный голод был, когда
Хлеб мы по два-три дня не получали.
Мы понимали, что война — это беда,
Но каждый день с надеждой хлеба ждали.
Не дни мы голодали, а года.
Хоть раз наесться досыта мечтали.
Кто видел, не забудет никогда,
Как с голоду детишки умирали.

БАЛЛАДА О СОВЕСТИ
 Е. Черных
   3 февраля 1942 года в блокадном Ленинграде умер от голода Даниил Иванович Кютинен, один из самых честных и порядочных людей нашей эпохи. Он умер прямо на работе, в пекарне, в возрасте 59 лет. Умер от истощения, не съев ни грамма больше положенной нормы хлеба.

В этих грустных глазах
лютый холод блокады,
но в душе, как стена,
его совести твердь.
Пёк он бережно хлеб
для всего Ленинграда.
А его погубила
голодная смерть!
Горький, чёрный тот хлеб,
трудный, жёсткий, блокадный,
со слезами, с молитвами,
с общей бедой.
Грели руки его тонны
тёплых буханок,
но себе, умирая, он не взял
ни одной!
Ни кусочка! Ни крошки!
Голод — спутник коварный...
Как же мог устоять
от соблазнов Земных?
Не погиб он в бою.
Умер тихо в пекарне,
своей волей упрямо
спасая других.
Он не смог, не посмел
искушению поддаться.
Но сумел устоять,
победить и стерпеть.
Каждый день он спасал
от беды ленинградцев,
обрекая себя
на голодную смерть.
В той жестокой войне,
средь душевного хлама,
где порядочность с честью
поднялись в цене,
он не съел больше нормы
хлеба даже ни грамма,
этим совести норму
увеличив вдвойне.
...Да, потомкам его
есть чему удивляться.
Как не сгнила душа
в те суровые дни?!
Есть сомнения?
Взгляните в глаза ленинградцам,
кто смертям всем назло
оставались людьми!
Эту горькую правду
вспоминать чаще надо!
Всех, кто умер и выжил,
но душой не мельчал.
Я встаю на колени
перед тем, кто в блокаду
человечьею совесть
на кусок не сменял!

ХЛЕБ
О. Шестинский
Он был безвкусным, ноздреватым,

а нам, в те дни его рабам,
казался настоящим кладом
и липнул мякишем к зубам.
А без него старели дети,
мать засыпала мертвым сном…
В нем, черством, вечном и ржаном,
открылась мне блокадным днем
суть человеческих трагедий.

1ХлебПословицы1

  «Хлеб всему голова» - учит русская пословица. «Маленькое, а зёрнышко» - говорит марийская пословица, и смысл её в том, что крохотное зёрнышко таит в себе начало жизни. Кто знает цену хлеба, тот не бросит куска, не даст упасть на землю и крошке. Не зря узбекская пословица гласит: «Наступивший на крошку хлеба – ослепнет».  

  • Без соли, без хлеба – худая беседа.
  • Без хлеба нет обеда.
  • Горька работа, да хлеб сладок.
  • Лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой.
  • Не в пору и обед, коли хлеба нет.
  • Не всяк пашню пашет, а всяк хлеб ест.
  • Не красна изба углами, а красна пирогами.
  • Не надо хвалиться, коли не знаешь, как хлеб родится.
  • Не трудиться — хлеба не добиться.
  • Не человек хлеб носит, а хлеб человека.
  • Не шуба греет, а хлеб.
  • Пахарю земля – мать, а лентяю – мачеха.
  • Плох обед, коль хлеба нет.
  • Пот на спине – так и хлеб на столе.
  • Работай до поту, поешь хлеба в охоту.
  • Сто потов сойдет, пока хлеб взойдет.
  • У кого хлебушко, у того и силушка.
  • Хлеб — всему голова.
  • Хлеб — кушай, добрых людей слушай.
  • Хлеб батюшка, водица матушка.
  • Хлеб да вода – богатырская еда.
  • Хлеб на столе – и стол престол, а хлеба ни куска и стол – доска.
  • Хлеб от земли, сила от хлеба.
  • Хлеб черствый – обед честный.
  • Хлеба ни куска – и в городе тоска.
  • Хлеба ни куска, и в тереме тоска, а хлеба край и под елью рай.
  • Хорошо трудиться — хлеб уродится.
  • Худ обед, коли хлеба нет.
  • Что посеешь, то и пожнешь.

Отгадать легко и быстро:
Мягкий, пышный и душистый,
Он и чёрный, он и белый,
А бывает подгорелый. (Хлеб)

Комковато, ноздревато,
И губато, и горбато, и твердо,
И мягко, и кругло, и ломко,
И черно, и бело, и всем мило. (Хлеб)

Всем нужен, а не всякий сделает (Хлеб)

Бьют меня палками, жмут меня камнями,
Держат меня в огненной пещере,
Режут меня ножами.
За что меня так губят?
За то, что любят. (Хлеб)

Круглобок и маслян он,
В меру крут, посолен, —
Пахнет солнечным теплом,
Пахнет знойным полем. (Хлеб)

Мнут и катают,
В печи закаляют,
Потом за столом
Режут ножом. (Хлеб)

Вот он –
Тёплый, золотистый.
В каждый дом,
На каждый стол –
Он пожаловал – пришёл.
В нем –
Здоровье, наша сила,
В нем –
Чудесное тепло.
Сколько рук
Его растило,
Охраняло, берегло! (Хлеб)

Кольцо не простое,
Кольцо золотое,
Блестящее, хрустящее,
Всем на загляденье…
Ну и объеденье! (Баранка или бублик)

Что на сковородку наливают
Да вчетверо сгибают? (Блины.)

В печь сперва его сажают,
А как выйдет он оттуда,
То кладут его на блюдо.
Ну, теперь зови ребят!
По кусочку все съедят. (Пирог)

Ты не клюй меня, дружок, голосистый петушок.
В землю теплую уйду, к солнцу колосом взойду.
В нем тогда, таких как я, будет целая семья. (Зерно)

Стены позолочены.
Ставни заколочены.
Ходит дом ходуном на столбе золотом. (Зерно)

Корабль-великан не по морю плывет.
Корабль-великан по земле идет.
Поле пройдет — урожай соберет. (Комбайн)

Ты не клюй меня, дружок, голосистый петушок.
В землю теплую уйду, к солнцу колосом взойду.
В нем тогда, таких как я, будет целая семья. (Зерно)

Ходит полем из края в край, режет черный каравай. (Плуг)

Птица Юрица на ветер глядит, крыльями машет, сама ни с места. (Ветряная мельница)

Всем нужен, а не всякий сделает. (Хлеб)

Овсом не кормят, кнутом не гонят, а как пашет, семь плугов тащит. (Трактор)

На соломинке — дом сто ребяток в нем.
Ты не клюй меня, дружок, голосистый петушок.
В землю теплую уйду, к солнцу колосом взойду.
В нем тогда таких, как я, будет целая семья. (Зерно) 


См.: Хлеб всему голова: стихи, сценарии, презентация

 

2         425