ЛЕГЕНДЫ ТАНАИСА И МЕОТИДЫ

  До сих пор ученых и просто обывателей, интересующихся древней историей, занимает вопрос: существовала ли таинственная Атлантида? И если такая страна существовала, то куда она бесследно исчезла вместе со своими жителями? Но не меньшей загадкой остается и существование еще одной некогда могущественной страны — Меотиды.
  Во время раскопок античного города Танаиса, расположенного в 30 километрах от Ростова-на-Дону, археологи наткнулись на захоронение — рядом с останками женщины лежали не только погребальные артефакты и украшения, но и меч.
  Тогда археологи вспомнили древнегреческий эпос, повествовующий о существовании на краю ойкумены воинственного племени, состоящего из женщин, великолепно владеющих не только луком, но и мечом. Указано было даже место обитания амазонок — территория между Понтом Эвксинским и Меотидой. Но если Понт Эвксинский — это ориентир понятный (так греки называли Черное море), то что же за страна — Меотида?
  Одно из первых упоминаний о Меотиде можно найти у финикийских морских путешественников VII века до нашей эры, правда, только в качестве обозначения на картах местности, расположенной на юго-восточном побережье Азовского моря (которое, кстати, тогда было наречено Меотским озером).
    О загадке страны Меотиды вы можете прочитать на сайте «Потерянные миры»…

   А мы предлагаем вам несколько легенд Танаиса и Меотиды из книги Любови Волошиновой.
  Любовь Волошинова – член союза Российских писателей, лауреат областного литературного конкурса им. Закруткина, дипломант конкурса журналистов «Ростов и ростовчане», обладатель Памятного колокольчика передачи «Рождественские вечера», Дон-ТР, за издание книги «Пушкинская улица».
  В основу художественного вымысла легенд легли впечатления от руин древнего Танаиса, пейзажей дельты Дона и Азовского моря, археологических находок на городище и его некрополе, тайных свидетельств античных авторов об обычаях на крайних просторах Ойкумены.
  Сама Любовь Феоктистовна, обращаясь к читателю, так представляет свою книгу в предисловии к ней: "Читатель! Зову тебя в иное тысячелетие, в те времена, когда Дон назывался Танаисом и Таной, Азовское море - Меотидой, его берега - окраиной греческой ойкумены, лукоморьем, Великой скифской степью.
  Тогда люди носили простые одежды, им был привычен вкус грубой пищи; они внимали голосу свирелей, чтили воинскую доблесть превыше богатства, верили в покровительство богов и приносили нерушимые клятвы огню. И мне думается, они были счастливее нас!"

Волошинова, Л. Ф. Легенды Танаиса и Меотиды / Л.Ф. Волошинова. – Ростов –на-Дону: Донской Издательский Дом, 2011. – 128 с.: ил.

МОРСКИЕ ЗВЁЗДЫ

  В скифские времена на берегу Меотского озера, там, где впадает в него река Танаис, стоял алтарь Табитти — покровительницы всего сущего. У алтаря на исходе лета собирались девушки, встретившие пятнадцатую весну. В плясках и пении проводили они ночь у священного камня и тем получали всевышнее благословение на замужество. И никто из мужчин — ни окрестных племен, ни пришедших с предгорий — не осмеливался приблизиться к алтарю в эту священную ночь.
  Узнал о таком обычае греческий работорговец, возивший невольников с берегов Меотиды. Накануне праздничного дня укрыл он галеру в соседней бухте, дождался, когда начнется празднество, и послал наемников пленить и привести на палубу девушек, пришедших к алтарю.
  Растерялись девушки, когда окружили их незнакомые люди. Наемники же, не мешкая, повели пленниц на корабль; там взялись за весла и вывели галеру в залив.
  Плакали пленницы, понимая, что увозят их от родного берега.
  — Сестры! — закричала одна из них. — Милее объятия волн Меотиды, чем жизнь в неволе! — И бросилась за борт галеры… В следующее мгновение остальные последовали за ней.
  Опешил работорговец от такого безумия.
  — Не отдам! — закричал он неизвестно кому. Выхватил боевой лук, чтобы стрелять в беглянок. Но не успел выпустить даже первой стрелы.
  Поднялась от берега волна в три человеческих роста, бросила корабль на отмель, а похитителей смыла с палубы и унесла за горизонт.
  А вот беглянкам не дала утонуть Меотида — превратила их в морские звезды и укрыла до времени в своей пучине…
  И потом, когда рыбачили танаиты у затонувшей галеры, в сети им часто попадались морские звезды невиданной красоты. Но как только касалась их рука, тотчас превращались они в девушек, удивленно расправляющих праздничные одежды.

ДАРЫ МАСТЕРОВ

  Вот уже месяц осаждало Танаис воинственное племя сатархеев. Три штурма обрушили завоеватели на город, и все выдержали танаиты. Поняли противники, что не одолеть им друг друга. И тогда, встретившись на нейтральной полосе, стратег Танаиса и вождь сатархеев решили: пускай победителя выберет судьба.
  — Выставим каждый от своего войска двенадцатилетнего отрока, — предложил вождь чужеземцев. — Их поединок на мечах и решит спор.
  — Да будет так! — услышал он ответ. — Но жизнь побежденного соплеменники выкупят корзиной дорогой утвари.
  С тем и разошлись до утра.
  Вернувшись в город, стратег припомнил всех юных ополченцев. Единственным двенадцатилетним был Левкон, сын Деметрия. Призвал его стратег и объявил перед всеми, что предстоит ему завтра биться со своим ровесником из вражеского племени.
  А у самого защемило сердце при взгляде на отрока. Был он худ, бледен, и нечем было накормить его, ибо последние лепешки ели в городе вчера в полдень. Пережитая гибель родителей горькой тенью лежала на его лице, белой прядью врезалась в черные непослушные вихры.
  — Мужайся, Левкон! — сказал старый воин. — Боги посылают тебе еще одно испытание. Будь достоин его. — Он проводил мальчика в караульню со словами: — Мне нечем подкрепить твои силы. Оставайся здесь. Я поставлю часового, чтобы никто не тревожил твой сон до утра. — И постелил ему свой плащ на лежанке, ибо знал, что дом Левкона сгорел и ночевать ему, кроме городской казармы, негде. Мальчик выслушал сказанное молча. Кивнул, принимая волю старшего и во всем полагаясь на милость богов.
  Утром, когда стратег пришел будить его, он встретил у дверей караульни мукомола, плетельщицу корзин и кузнеца.
  — Я собрал полгорсти зерен в разрушенной таверне, испек лепешку, — сказал мукомол. — Она вернет Левкону силы.
 — Я отыскала в доме щепотку душистых трав, — подхватила плетельщица, — Сварила священный напиток. Передай мой кувшин мальчику; осушив его, он вернет себе бодрость.
  — Я принес отроку меч, — молвил кузнец. — Его выковал еще мой дед. Его клинок был закален не только жаром огня, но и холодом лунного света. Старики говорят: кто возьмет его в руки — забудет страх и обретет отвагу!
  — Вручите сами свои дары, — отвечал им стратег. — Теперь я верю, сегодня отрок спасет город.
  Вскоре между двумя войсками стояли юные воины, готовые к поединку: широкоплечий, рыжеволосый, крепкий чужеземец и чернокудрый, с горящими глазами танаит. Взметнули они мечи для поединка. Лунный холод озарил клинок Левкона. Страх объял, казалось, непоколебимого противника.
  А в руки танаита влилась неведомая сила. Ринулся он в бой, нанося молниеносные удары. Чужеземец упорно отбивался, но чудесный меч слепил ему глаза. При третьем наступлении он споткнулся, и упал на землю.
  Зашумели за спиной победителя горожане, требуя смерти побежденного. Но Левкон лишь отшвырнул ногой его меч.
  Тотчас вынесли сатархеи корзину, полную золоченой посуды, и увели побежденного. Следом все чужеземные воины отступили с места поединка. И на глазах танаитов все их войско стало уходить на запад.
  Потянулись в город соплеменники Левкона, только он сидел на земле с опущенным мечом. И рядом стояли мукомол, плетельщица и кузнец.
  — Что же ты не идешь праздновать свою победу? — окликнул его мастер. — Это твоя победа, мукомол, твоя победа, плетельщица, твоя победа, кузнец! — отвечал мальчик. — Это вы совершили чудо, подарив мне силу и отвагу. И смогли это, потому что были мастерами! Сегодня я понял, что можно создать, зная свое предназначение. И теперь я хочу, как вы, найти свое ремесло и стать мастером, чтобы научиться одерживать свои победы и совершать свои чудеса.

СОБАКА

  О гибели древнего города Танаиса в донской дельте от нашествия варварских племен в III веке н. э. существуют разные версии. Моя — не лучше и не хуже иных. Она сложилась от впечатлений археологического сезона 2007 года. Тогда у дороги, ведущей в былую гавань, были найдены останки одного из защитников города. В моем воображении сразу родилась история о другом уцелевшем защитнике Танаиса, которому спастись помог случай. Я связала его спасение с собакой, наверное, потому, что в этот же год возле уцелевших опор моста нашли ее.
  Город погиб, но собака этого не понимала. Она жила в нем от рождения, считалась хорошим сторожем, дружила со многими танаитами, слыла любимицей детворы. В два месяца она нежданно получила имя — Алы. Так назвал ее торговец, пришедший с караваном от дальних южных гор. Она отозвалась на это слово. Так и прозвали собаку стражники, которые взяли ее в караулку у крепостных ворот.
  Разгром города был выше всякого собачьего разумения. Ей и раньше приходилось видеть, как отстреливались с крепостных стен защитники города. Она и раньше видела пожары и схватки у крепостных стен. Но на этот раз, когда в ворота с воинственными криками ворвалась лавина всадников, сметая все на своем пути, собака в страхе забилась в потайную нору подвала караулки. Она не видела, как эта темная людская лавина, охваченная жаждой добычи, выплеснулась на площадь; там, разделившись на потоки, ворвалась в храм, в дом наместника, в пританей, но вскоре вернулась обратно, раздосадованная их пустотой. Собака не видела, как чужеземные воины бросились поджигать камышовые кровли домов и пламень, быстро охвативший все кварталы, заставил их самих покинуть город. Шум обрушивающихся стен и балок собака слышала в своей норе. И только когда он затих, самообладание стало возвращаться к ней. Страх отступал, а с ним явилось чутье, что в городе еще остался человек, которого она может защитить, а себя уберечь от одиночества. И она выползла из убежища.
  Пожар утихал... Дымились прогоревшие кровли, падали на мостовые обожженные камни из гребней стен. Дух гари заглушил иные запахи. Хаос разрушения смешал улицы и стены. Собака не узнавала мостовой, по которой пробиралась, и, когда вышла к былой площади, остановилась, ничего не понимая...
  Обгорелые руины окружали то, что осталось от пространства, которое вмещало людскую суету и праздничные песни, посвятительные плиты с надписями, детское озорство и тихий говор стариков, пение свирели и гул тимпанов... Если бы собака могла, она бы заплакала. Но она была всего лишь собака — и она за-вы-ы-ла... Звук отразился от ближних руин и эхом отозвался на ее вой. Испугавшись, Алы невольно устремилась к дуновению речной прохлады.
  Пробравшись через груду рухнувших стен, собака оказалась перед гаванью, но людей и там не было. Не было ни друзей, ни врагов, ни защитников, ни завоевателей — лишь одна горькая, зловещая, оглушительная ти-ши-на... И, все еще не веря, что осталась одна, Алы вышла на берег, к причалам.
  Увиденное там заставило ее вздрогнуть... Ни одного корабля в гавани не было. Единственная плоскодонная лодка-байда качалась у кромки воды. А рядом на песке лежали неподвижно, пронзенные стрелами, два последних защитника города. Руки их были протянуты к лодке, которой они не достигли.
  Но ей вдруг показалось, что в самой плоскодонке был еще кто-то. Она медленно подошла к невысокому борту — и замерла... На дне лежал знакомый юноша. Стрелы, посланные в него, как и в других воинов, распороли плечо и предплечье, но лишь опрокинули его на дно лодки. Падая, он ударился виском о борт и потерял сознание. Голубая жилка пульсировала на шее. Рана кровоточила, глаза были полуоткрыты, ладони безвольно разбросаны на днище лодки.
  Алы узнала бы его среди тысяч других. Год назад Алкамен уберег ее от верной гибели. Тогда один из заезжих торговцев проиграл в таверне в кости всю дневную выручку и, выйдя за порог, желая на ком-то выместить досаду, набросился с побоями на нее, ожидавшую, когда слуги, по обыкновению, вынесут косточки от ужина. Тогда Алкамен буквально выхватил собаку из-под сапог неудачливого игрока и унес в свой дом. И только утром, когда она пришла в себя после побоев, вернул в сторожку привратников.
   И вот сейчас юноше нужна была ее помощь. Алы бросилась зализывать его раны. Алкамен почувствовал живое тепло рядом, и губы его дрогнули. Она же, обрадованная его пробуждением, обвела взором безлюдный берег, с которого тянуло гарью, и поняла, что спасения там нет. Лишь река, плескавшаяся о борт, призывала к жизни. И Алы доверилась реке. Она выпрыгнула из лодки и, упершись лапами, столкнула плоскодонку с прибрежной мели. Сама же вернулась обратно и вновь прильнула к юноше.
  Течение медленно развернуло плоскодонку и понесло вниз, к заливу. Речная прохлада умыла лицо раненого. Веки его поднялись, глаза открылись и увидели облака. Они тоже плыли к заливу, из минувшего в неизбежное... И, когда синева уже вернулась к его зрачкам, а губы порозовели, он почувствовал живой комок тепла на груди. Это была Алы. И этого хватило, чтобы жизнь, едва теплившаяся в нем, не угасла.
  А потом он ощутил дыхание ветра и вдохнул его полной грудью. Именно в это мгновение перед лицом мелькнули черные крылья. Ворон настиг лодку. Он жил на этих берегах уже триста лет, он видел не один штурм города, он отведал крови не одного погибшего воина. Только собака могла сейчас защитить юношу. И она бросилась на врага с громким лаем.
  Ворон испуганно взметнулся с борта. Еще никогда не встречал он защитников своих жертв, но уступать не собирался. Совершив круг над лодкой, птица вернулась и села на корму. Но собака грозным лаем вновь настигла ее. Опять взлетев, ворон сел на другой борт. Но и там через мгновение оказалась Алы.
  От прыжков собаки лодка повернула к южному берегу. И тогда, приноровившись, Алы вырвала из воронова хвоста несколько перьев. Отчаянно каркнув, птица метнулась к берегу. Собака же вновь прижалась к Алкамену, словно говорила: «Я здесь, рядом! Я не уступлю тебя никому!»
  Тем временем лодка уже плыла вдоль низкого берега протоки и была так близко от него, что собака стала различать запах жилья и дыма. Но это был не гибельный дух пожарища, который остался у них за спиной. Запах мирного очага и хлеба царил на незнакомом берегу дельты. И здесь путь лодке преградил ствол упавшего дерева. Вековой дуб-великан, стороживший протоку, недавно рухнул от удара молнии, разбросав далеко в ее водах ветви, которые пленили и остановили плоскодонку.
  Издалека послышались человеческие голоса. Выбравшись по стволу на берег, Алы устремилась им навстречу. Через несколько мгновений она увидела идущих к берегу двух девушек с корзинами.
  — Смотри, собака! — остановилась старшая, рыжеволосая.
  — Откуда она здесь? — удивилась другая, чернокудрая.
  Алы присела на задние лапы и, склонив голову набок, внимательно смотрела в девичьи лица.
  — Она хочет с нами дружить! — решила старшая и подошла ближе. Тогда Алы приблизилась и легла перед ней на землю. А потом, отбежав, стала звать девушку негромким лаем к упавшему дереву.
  — Аглая, она зовет туда, к стволу, — поняла ее чернокудрая.
  — Так идем за ней!
  Когда подруги увидели запутавшуюся в ветвях лодку, собака уже стояла перед кормой, призывая их на помощь юноше.  
  — Там кто-то есть, — догадалась рыжеволосая. — Я пойду посмотрю.
  Она прошла по стволу и вскрикнула, увидев раненого. Младшая поспешила за ней, оставив корзину на берегу.
  Алкамен лежал с раскрытыми глазами, не в силах шевельнуться. Собака вновь прильнула к нему и тихо заскулила.
  — Смотри, как жалеет своего друга! — удивилась младшая.
  — Наверное он из того сгоревшего города, — предположила Аглая. — В полдень оттуда уже плыли галеры с беглецами. Иди за подмогой, — обернулась рыжеволосая к подруге, — а я останусь рядом с ним.
  Она произнесла это в то мгновение, когда сознание окончательно вернулось к юноше. Алкамен услышал девичий голос, лай собаки, запах жилья и понял: жизнь продолжается...

НА РАСКОПКАХ ТАНАИСА

Раскладывая тонкие обломки
поднятых из раскопов чаш и амфор,
две юные смуглянки песню пели
на звонком незнакомом языке.
Густые пряди раздувал им ветер,
порывом легким обнимая лица;
казалось мне, вплетался даже в волны
улыбчивых упругих юных губ.
И я спросила: «Вы о чем поете
здесь у руин, нежданные певуньи?
Какой язык так трепетно и звонко
над черепками древними звучит?»
Они мне отвечали: «Пелось в песне
о том, что мы и любим, и любимы,
что в мирной тишине колосья спеют,
шумят деревья и блестит река...»
Наверно, так же радовались жизни
те люди, что вино и воду пили
из этих чаш и остродонных амфор.
Они еще сказали, улыбаясь:
«Звучала песня народном венгерском».
А мне подумалось: такая радость
любому делу доброму созвучна,
в любом открытом сердце отзовется
и на любом прекрасна языке.