«О ШУКШИНЕ НЕПРОСТО ГОВОРИТЬ…»
М. Борисов, Герой Советского Союза

И облака плывут над головой,
И небо обнимается с Пикетом,
А мне опять на круче вековой
Недужить наступающим рассветом…
В настроенной сторожко тишине
Душа горит корёжась, как берёста!..
Непросто говорить о Шукшине,
Живое слово подобрать непросто.
Всё это происходит оттого,
Что сам бывал раним слепым зарядом,
Что бунтари и «чудики» его
По всей земле со мною жили рядом.
Ещё держу связующую нить,
Но и о спуске думаю отлогом…
О Шукшине непросто говорить,
О нём бы петь и петь высоким слогом!

ПАМЯТИ ВАСИЛИЯ  ШУКШИНА
В. Высоцкий

Ещё — ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина,
А в землю лёг ещё один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал,
Народец праздный суесловит,
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, — не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй — останься живым.
Но, в слёзы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понёс,
Припал к земле, как верный пёс…
А рядом куст калины рос —
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает —
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушёл во тьму!
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год…
Натура где? Онега? Нарочь?
Всё — печки-лавочки, Макарыч, —
Такой твой парень не живёт!
Ты белые стволы берёз
Ласкал в киношной гулкой рани,
Но успокоился всерьёз,
Решительней чем на экране.
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу —
За то что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тёпленьким в постели!»
И после непременной бани,
Чист перед Богом и тверёз,
Взял да и умер он всерьёз —
Решительней, чем на экране.
Гроб в грунт разрытый опуская
Средь новодевичьих берёз,
Мы выли, друга отпуская
В загул без времени и края…
А рядом куст сирени рос —
Сирень осенняя, нагая…
1974

ПАМЯТИ ШУКШИНА
Е. Евтушенко

В искусстве уютно
быть сдобною булкой французской,
но так не накормишь
ни вдов,
ни калек,
ни сирот.
Шукшин был горбушкой
с калиною красной вприкуску,
черняшкою той,
без которой немыслим народ.
Шли толпами к гробу
почти от Тишинского рынка.
Дыханьем колеблемый воздух
чуть слышно дрожал.
Как будто России самой
остановленная кровинка,
весь в красной калине,
художник российский лежал
Когда мы взошли
на тяжелой закваске мужицкой.
нас тянет к природе,
к есенинским чистым стихам.
Нам с ложью не сжиться,
в уюте ужей не ужиться,
и сердце как сокол,
как связанный Разин Степан.
Искусство народно,
когда в нем не сахар обмана,
а солью родимой земли
просолилось навек.
...Мечта Шукшина
о несбывшейся роли Степана,
как Волга, взбугрилась на миг
подо льдом замороженных век.
1974

ГАЛСТУК-БАБОЧКА
Е. Евтушенко

Галстук-бабочка на мне.
Сапоги — на Шукшине.
Крупно латана кирза.
Разъяренные глаза.
Первое знакомство.
Мы вот-вот стыкнемся.
Придавил меня Шукшин
взглядом тяжким и чужим.
Голос угрожающ:
«Я сказать тебе должон—
я не знал, что ты пижон —
шею украшаешь!»
Грязный скульпторский подвал.
Три бутылки наповал.
Закусь — килька с тюлькой.
Крик:  «Ты бабочку сыми!
Ты — со станции Зимы,
а с такой фитюлькой!»
Галстук-бабочку свою
я без боя не сдаю.
Говорю, не скисший:
«Не пижон я —  ерунда!
Скину бабочку, когда
сапоги ты скинешь!»
Будто ни в одном глазу
стал Шукшин свою  кирзу
cтаскивать упрямо.
Не напал на слабачка!
И нырнула бабочка
в голенище прямо.
Под портянками он бос,
и хохочет он до слез:
 «Ты, однако, шельма!»
Хорошо за коньяком,
если ноги босиком
и босая шея!
Мы в одну прорвались брешь,
но хоть лазером режь,
брешь срослась бесследно.
Боже мой, как все легко,
если где-то далеко
слава, смерть, бессмертье...
 1976.

ПАМЯТИ ВАСИЛИЯ  ШУКШИНА
Р.Рождественский

До крайнего порога
вели его,
спеша, -
алтайская порода
и добрая душа...
Пожалуйста, ответьте,
прервав
хвалебный вой:
вы что, -
узнав о смерти, -
прочли его
впервой?!
Пожалуйста, скажите,
уняв
взыгравший пыл:
неужто он
при жизни
хоть в чём-то хуже
был?!
Поминные застолья,
заупокойный звон...
Талантливее -
что ли -
стал
в чёрной рамке
он?!
Убийственно жестоки,
намеренно горьки
посмертные
восторги,
надгробные
дружки.
Столбы словесной пыли
и фимиамный дым...
А где ж вы раньше
были, -
когда он был
живым?
 1973

 СМЕРТЬ ШУКШИНА
А. Вознесенский

Хоронила Москва Шукшина,
хоронила художника, то есть
хоронила Москва мужика
и активную совесть.
Он лежал под цветами на треть,
недоступный отныне.
Он свою удивленную смерть
предсказал всенародно в картине.
В каждом городе он лежал
на отвесных российских простынках.
Называлось не кинозал —
просто каждый пришел и простился.
Он сегодняшним дням — как двойник.
Когда зябко курил он чинарик,
так же зябла, подняв воротник,
вся страна в поездах и на нарах.
Он хозяйственно понимал
край как дом — где березы и хвойники.
Занавесить бы черным Байкал,
словно зеркало в доме покойника.

ПАМЯТИ  ШУКШИНА
И. Набиева

Уходят лучшие, как будто мир им тесен,
Как будто он не в силах их понять,
Уходят лучшие, не спев последних песен,
Осиротив родную землю-мать…
Мы  перечитываем созданное ими,
И жжет глаза горячая  строка…
Уходят лучшие, свое оставив имя,
Утраты боль и память на века.
И до сих пор в их недописанную повесть,
Пытаемся мы проторить пути…
Уходят лучшие, и мучает нас совесть,
Как будто бы могли мы их спасти…

ПИКЕТ
Н. Ядыкина

Я люблю всей душой мою светлую Русь,
И поля, и луга, и родные березки.
Но в ней есть уголок, всем известный давно,
То шукшинская  родина – Сростки.
Всех незримо зовет милый сердцу Пикет.
По утрам на траве серебрятся росинки.
Летом здесь незабудки так нежно цветут
И кукушкины слёзки роняют слезинки.
Сидя здесь босиком на вершине горы,
Вспоминал свое детство и юность былую,
Как купались в реке, как влюблялись порой,
Как мечтали войти в жизнь большую.
А Пикет всё манит всю Россию к себе,
И идут по тропинкам потоки людские,
Чтоб взглянуть на село, поклониться земле,
Давшей сына великой России…

***
О. Фокина

Сибирь в осеннем золоте,
В Москве — шум шин.
В Москве, в Сибири, в Вологде
Дрожит и рвется в проводе: —
Шукшин... Шукшин...
Под всхлипы трубки брошенной
Теряю твердь...
Да что ж она, да что ж она
Ослепла, смерть?!
Что долго вкруг да около
Бродила — врет!
Взяла такого сокола, сразила влет.
Он был готов к сражениям, но не под нож.
Он жил не на снижении.
На взлете сплошь!
Ему ничто, припавшему
К теплу земли.
Но что же мы... но как же мы
Не сберегли,
Свидетели и зрители,
Нас - сотни сот!
Не думали, не видели.
На что идет
Взваливший  наши тяжести
На свой хребет...
Поклажистый?
Поклажистей - другого нет...