Включить версию для слабовидящих

Гоголь_100 человек

^Back To Top

Гоголь заставка

НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ. ПИСАТЕЛЬ-ПРОПОВЕДНИК

   О Гоголе написаны десятки книг и тысячи статей. Казалось бы, жизнь его восстановлена до мельчайших подробностей; тексты его проанализированы, прокомментированы и проинтерпретированы; герои его давно превратились чуть ли не в фольклорных персонажей.
    И вместе с тем, Гоголь остаётся «тёмным», «непроявленным» для «бытового» сознания писателем и человеком. Вся беда в том, что он давно, чуть ли не при жизни ещё, попал в классики, а «классик» - это несмываемая печать, это вердикт, убивающий интерес человека, прошедшего через школьное литературоведение, к явлению, угодившему в разряд «классического». Разумеется, находятся чуткие и неравнодушные люди, не останавливающиеся на школьных определениях, но для очень многих Гоголь – это тот, кто бичевал недостатки и боролся за светлое будущее. Что само по себе, тысячекратно повторенное становится скучным и неинтересным. И Гоголь выпадает из области «актуального».
   Очень жаль. Ведь Гоголь был не просто художником, но художником-мыслителем, художником-проповедником, художником-пророком. Он страстно искал небесного, он иногда путал себя с мессией и в этих преувеличениях, конечно же, был не прав. Но каков замах?
      Попробуем же открыть заново жизнь писателя.

 «Горьким словом моим посмеюся»
   Цитата из ветхозаветной Книги пророка Иеремии, которая по предложению М. Погодина была помещена на надгробную плиту Гоголя, является точной метафорой судьбы великого писателя. Комическое в его книгах (особенно зрелых) несет в себе трагедию — трагедию невозможности на земле воплощенного идеала. Сам Гоголь в эту невозможность не всегда верил, но сам страшный финал художника стал ее апофеозом. Именно что если и смех, то горчайший, «смех сквозь слезы».


Гоголь церковь Спасо-Преображенская церковь

   Николай Васильевич Гоголь родился 20 марта 1809 года в селе Большие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии в доме доктора Трохимовского. Неподалеку стояла Спасо-Преображенская церковь, где мальчика и крестили. То, что он появился на свет не в поместье своего отца, было вызвано двумя предыдущими неудачными родами Марии Ивановны Гоголь-Яновской. Младенцы мужского пола умирали, едва родившись. На этот раз все обошлось благополучно, и спустя шесть недель молодая мать с сыном вернулась в родную Васильевку. Первые девять лет своей жизни будущий великий писатель провел именно здесь.

Гоголь родители

   Его отец, Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский, был помещиком средней руки — четыреста душ крестьян, тысяча десятин земли и вместе с тем вечные финансовые проблемы, заставлявшие его служить кем-то вроде управляющего у своего дальнего родственника, недавнего могущественного министра Д. П. Трощинского. Ординарным человеком Василия Афанасьевича назвать трудно, он писал стихи и народные фарсы на малороссийском языке, ставил последние в любительском театре, в котором являлся и первым актером. Сама его женитьба на юной Маше Косяровской была не вполне обычной, Василий Афанасьевич утверждал, что узнал сбою нареченную во сне еще в отрочестве, заехав как-то с родителями на хутор Косяровских и увидев годовалую их дочку, он закричал: «Это она!» Подумали поначалу, что блажь, но ошиблись. Когда Маше исполнилось четырнадцать лет, взаимная страсть молодых людей вынудила ее родителей дать согласие на брак; в 1805 году Василия и Марию обвенчали. Заметим, что Василий Афанасьевич был старше своей жены на четырнадцать лет.
   «Задним числом» становится ясно, что очень многое зрелый Гоголь унаследовал у родителей — тут нужно вспомнить и литературные опыты отца, его веселость, перемежаемую приступами ипохондрии, и мистицизм набожной матери. В бытовой жизни Мария Ивановна представлялась существом кротким, нежным, жизнерадостным, временами остроумным, но, случалось, она вдруг уходила в себя и могла часами сидеть в странном молчании. Прибавим сюда ее мучительные тревоги, пристрастное внимание к снам, художественное переживание сюжетов Библии и, взяв «среднее арифметическое» всего вышеперечисленного, без труда узнаем того Гоголя, который вскоре поразил русскую читающую публику своими произведениями.
   Он рос впечатлительным мальчиком, рано начал писать стихи. Живший неподалеку знаменитый поэт Василий Капнист, добрый знакомец Василия Афанасьевича, прочитав эти вирши, нашел, что в отроке будет толк.
    В девять лет Никошу, как звали Гоголя в семье, отдали учиться в Полтавское поветовое (то есть уездное) училище, а в 1821 году отвезли в Нежин, где только что открылась гимназия высших наук князя Безбородко.

Нежинский лицей

   Нежинское семилетие Гоголя сыграло важную роль в его жизни. Здесь он обрел друзей на всю жизнь, которыми стали Александр Данилевский (с ним он, правда, сблизился еще Васильевке — тот был соседом) и Николай Прокопович. Здесь познакомился с новейшими литературными веяниями и сделал первые шаги на литературном поприще. Здесь впервые задумался о «призвании».
   В литературу врывался романтизм, нежинцы были увлечены Вальтером Скоттом, Шиллером, Байроном, Жуковским и Пушкиным. Это легко читается в письмах Гоголя той поры, в них жизнь мешается с литературой, бал правит романтическая поза, мечты обретают черты действительности, а сама действительность исчезает за пафосными декларациями. Даже потеря отца в 1825 году не разгоняет этот словесный туман.
   Учился Гоголь плохо, и это особенно бросалось в глаза на фоне блиставших в гимназии Нестора Кукольника, впоследствии нашумевшего своими пьесами, и будущего друга Герцена Петра Редкина. Ко всему был он слаб и болезнен, не мог составить конкуренции однокашникам в мальчишечьих забавах и получал от них обидные прозвища («таинственная карла», «пигалица», «мертвая мысль»).
   Но это поначалу. Вскоре Николай убедил окружающих в собственной «значительности» литературными произведениями, которые «публиковал» в гимназических рукописных журналах, и театральными талантами. Отношение к нему изменилось.
   Взрослеющий Гоголь много думал о будущем, однако дальше общих формулировок «поднятия труда важного, благородного на пользу отечества, для счастия граждан, для блага жизни себе подобных» пока не шел. Была лишь географическая определенность: «труд важный» юноша связывал с Петербургом. Туда он и отправился по окончании в 1828 году Нежинской гимназии. С собой Гоголь вез поэму «Ганц Кюхельгартен», на которую возлагал большие надежды.


А знаете?
   Гоголь был звездой театра, разрешение на устроение которого Нежинская гимназия получила весной 1824 года. Впрочем, случались и недоразумения. О том, как Гоголь «участвовал в одной немецкой пиэсе», рассказал однокашник Гоголя, в будущем знаменитый драматург Н. Кукольник: «Я предложил ему роль в двадцать стихов, которая начиналась словами: "О майн Фатер!” затем шло изложение какого-то происшествия. Весь рассказ заканчивался словами: ''нах Праг". Гоголь мучился, учил роль усердно, одолел, выучил, знал на трех репетициях, во время самого представления вышел бодро, сказал: "О майн Фатер!', запнулся... покраснел... но тут же собрался с силами, возвысил голос, с особенным пафосом произнес: "Нах Праг! махнул рукой и ушел... И слушатели, большею частью не знавшие ни пиэсы, ни немецкого языка, остались исполнением роли совершенно довольны... Зато в русских пиэсах Гоголь был истинно неподражаем, особенно в комедии Фонвизина "Недоросль" в роли г-жи Простаковой...»


   Ганц КюхельгартенВ декабре 1828 года вместе с А. Данилевским Гоголь выезжает в Петербург. Прибыли в северную столицу друзья после Рождества. Весной под псевдонимом "В. Алов" Гоголь издаёт поэму "Ганц Кюхельгартен" и рассылает книжки в редакции. Затея окончилась полным фиаско. «Свет ничего не потерял бы, - отозвалась «Северная пчела»,  -когда бы сия первая попытка юного таланта залежалась под спудом». Другие отзывы были и того хлеще. Вне себя от отчаяния, Гоголь в мае скупил все экземпляры своей несчастной поэмы, сжег их у себя дома и отправился в Любек. Эту спонтанную поездку в Германию он никогда не мог внятно объяснить — в оправдательном письме к матери, написанном во время «бегства», звучала тема «высокой любви», но тут молодой человек явным образом «играл в литературу». На авантюру с изданием книги и путешествие ушли полученные от Марии Ивановны деньги, которые Гоголь должен был внести в Опекунский совет за заложенное имение.
    В Петербург он вернулся в сентябре 1829 года. Романтических поэм Гоголь больше не писал — теперь он требовал от родственников «фактов» малороссийской жизни. Настала пора «Вечеров на хуторе близ Диканьки», вскоре сделавших их автору литературное имя.
     Нужно было служить, и Гоголь «взялся за ум». В марте 1830 года наш герой поступил писцом в Департамент уделов. Целый год он исправно ходил в должность — прилежание его заметили, уже спустя четыре месяца повысив до помощника столоначальника. Но, разумеется, рутинная чиновничья карьера была не по Гоголю.
    Главное для него происходило в воображаемом мире, куда он погружался, придя со службы. Постепенно Гоголь входил в литературные круги. Новые свои тексты со сценами из малороссийской жизни он отнес пушкинскому приятелю А. Дельвигу, тогда затеявшему издание «Литературной газеты» (и вскоре скончавшемуся). Дельвиг напечатал молодого провинциала, познакомив его с В. Жуковским, тот, в свою очередь, свел Гоголем с П. Плетневым, это все люди пушкинского круга. Сближение с кумиром происходило неотвратимо, в мае 1831 года Плетнев привел Гоголя к Пушкину.
    Гоголь не однажды впоследствии говорил о той роли, которую сыграл Пушкин в его судьбе, из этого родился миф о близкой дружбе двух писателей. Он подогревался собственными мистификациями Гоголя, всячески афишировавшего свои приятельские отношения с Пушкиным. Так, летом 1831 года, когда Пушкин с женой жил в Царском Селе, а Гоголь, будучи воспитателем слабоумного князя Васильчикова, обитал поблизости, в Павловске, он просил родственников посылать ему письма на пушкинский адрес, потом всячески извиняясь перед Пушкиным и придумывая фантастические причины подобных просьб. Как бы то ни было, писатели действительно эпизодически общались, Пушкин вполне благосклонно относился к литературным опытам Гоголя, а пушкинская «партия» «малоросса» приняла в свои ряды. Там, в Царском, он познакомился с «черноокой Россет», в будущем той самой «калужской губернаторшей», которой адресованы несколько писем «Выбранных мест из переписки с друзьями».
    Гоголь умел устраивать свои дела, умел убеждать знакомых в собственном «предназначении». Пользуясь покровительством Плетнева, он бросил чиновничью лямку и с 1831 года служил учителем истории в Патриотическом институте (куда вскоре умудрился поместить и своих сестер). Тремя годами позже стараниями Пушкина и Жуковского молодой литератор, не имевший ни специальных трудов, ни специального образования, получил кафедру всеобщей истории в Петербургском университете.
    Но больше всего его занимала литература. В 1832 году вышла в свет вторая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки», выдвинувших Гоголя в первые ряды отечественной словесности. На летние вакации в Васильевку он ехал уже «важной столичной штучкой». По дороге заглянул в Москву, где познакомился с М. Погодиным и семейством С, Аксакова — они вскоре стали его близкими друзьями.


А знаете?
   Преподаватель из Гоголя вышел никудышный. Спасения России через воспитание молодого поколения не получилось Гоголь мечтал сделать это «одномоментно», педагогическая же деятельность требовала «усидчивости» и глубокого овладения историческим предметом. При этом первая его лекция произвела огромное впечатление на слушателей. Но это был спектакль чистой воды. Молодой адъюнкт-профессор, бросив все другие занятия и не пожалев многих часов, предварительно написал ее набело, выучил наизусть и перед зеркалом тщательно отрепетировал (не забыв о законах театра тут были паузы, как бы естественные в устной речи «спотыкания», смена тона, постепенный набор высоты). Возбужденные студенты попросили дать им списать лекцию, но Гоголь не моргнув глазом ответил, что это была импровизация... Похожий «фейерверк» он зажег еще лишь однажды — когда узнал о том, что приехать послушать молодого лектора собираются Пушкин и Жуковский. Вскоре энтузиазм иссяк: «Бывало, приедет, вспоминал современник, поговорит с полчаса с кафедры, уедет, да уж и не показывается целую неделю, а то и две». В декабре 1835 года Гоголь с облегчением сообщил Погодину, что «расплевался» с университетом.


    1833 год ознаменовался в судьбе Гоголя мучительным затишьем. Он замахивался на многое, но, чуть начав, бросал. Тут можно вспомнить и роман из малороссийского XVII века, и повесть о студенте, и драматургические наброски, и историю русской критики, и фундаментальные исторические труды. Это был очевидный кризис попав в разряд комических писателей, Гоголь пытался уяснить, каким образом восхваляемый всеми свой комический талант соединить с собственными же мыслями о «большом деле». «Мелкого не хочется, великое не выдумывается...»

   Накануне нового 1834 года Гоголь написал своеобразную молитву, ставшую, несмотря на всю свою литературную патетичность, пророческой: «Молю тебя, жизнь души моей, мой Гений. О, не скрывайся от меня... Таинственный неизъяснимый 1834! Где означу я тебя великими трудами?.. Я не знаю, как назвать тебя, мой Гений!.. О, не разлучайся со мной! Я совершу... Я совершу. Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земле Божество! Я совершу!..»

   В ближайшие два года писатель создал почти все то, что доставило ему последующую славу. Если же что-то значительное в его художественном творчестве и датируется более поздними годами («Мертвые души», прежде всего), то и это было разработкой замыслов, относящихся именно к упомянутому двухлетию.
   19 апреля 1836 года в Петербурге состоялась премьера «Ревизора». Удовлетворения этот спектакль автору не принес, точнее, последствия этого спектакля. Премьера стала событием «культурным», Гоголь же мечтал об «эпохальном». В июне разочарованный писатель отбыл за границу.

Три года в Европе. «В душе небо и рай...»

    За три года Гоголь исколесил Европу вдоль и поперек. При этом большую часть времени он проводил в Риме; туда он попал в марте 1837 года и тут же отчаянно влюбился в него. «В душе небо и рай, — писал Гоголь А. Данилевскому в феврале 1838 года. Никогда я не был так весел, так доволен жизнью». Римские месяцы, как правило, выпадали на осень и зиму; весной же и летом писатель вел жизнь пилигрима. Гоголь вообще был странником по натуре, с усиливающимися же физическими недомоганиями дорога превращалась для него еще и в своеобразное лекарство; путешествуя, он словно оживал. А болезни мучили его все сильнее — любопытно, что собственное нездоровье Гоголь был склонен объяснять своей «особостью»; так, П. Анненков вспоминал, что писатель убеждал его, что физиологически он устроен совсем иначе, чем обычные люди.
   К уехавшему из России Гоголю как будто вернулась покинувшая его было и столь свойственная его юности веселость — он много смеялся, придумывал розыгрыши и вообще стал более «легким» в общении с другими людьми. Характерно в этом смысле октябрьское (1836 года) письмо нашего героя, адресованное его бывшей ученице 1б-летней Маше Балабиной, с описанием путешествия из Лозанны в Веве; в этом «тексте» оживает литератор, пятью годами раньше поразивший петербургскую публику искрометным юмором своих малороссийских повестей. Жизнь Гоголя за границей неплохо иллюстрируют его письма — их количество в эти годы заметно выросло, что было вполне естественным, со многими приобретенными в Петербурге и Москве знакомыми и друзьями ему теперь приходилось общаться в эпистолярном жанре.
     Страшным ударом для Гоголя явилась смерть Пушкина. В марте 1837 года он почти рыдал в письме к П. Плетневу: «Все мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего я не предпринимал без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его пред собою. Что скажет он, что заметит он, чему посмеется, чему изречет неразрушимое и вечное одобрение свое, вот что меня только занимало и воодушевляло мои силы... Боже! Нынешний труд мой, внушенный им, его создание... Я не в силах продолжать его...» Упоминая о «нынешнем труде», Гоголь имел в виду «Мертвые души», идею которых подал ему именно Пушкин. Начал он эту «поэму» еще в России, теперь же продолжал, но продолжал уже совсем с иными, нежели раньше, мыслями, прозревая в своем произведении пророческий характер.
   Круг римских знакомых Гоголя был довольно узок. Гоголь бывал у княгини Зинаиды Волконской, перешедшей в католичество; дружил с семейством Балабиных. Время от времени навещали его московские и петербургские приятели Шевырев, Погодин, Анненков, Жуковский, — но это было редкостью.
   Особенно близко сошелся писатель с двумя людьми — живописцем Александром Ивановым и юным графом Иосифом Вьельгорским. В Иванове, писавшем свой «многолетний» шедевр «Явление Христа народу», Гоголь нашел идеал бескорыстного художника, бесконечно преданного христианской идее. Именно с него он скопировал Чарткова во второй редакции «Портрета». Необыкновенно одаренный Иосиф Вьельгорский, сын знаменитого мецената М. Ю. Вьельгорского, будучи безнадежно болен чахоткой, приехал в 1838 году в Рим умирать. Граф и Гоголь виделись практически ежедневно, последним дням больного посвящен проникновенный отрывок писателя «Ночи на вилле». В мае 1839 года И. Вьельгорский умер буквально на руках у Гоголя.


 А знаете?

   П. В. Анненков некоторое время жил в Риме вместе с Гоголем, помогая ему приводить в порядок рукопись первого тома «Мертвых душ». Вот как он описывал жилище писателя в доме 126 на Страда Феличе (ныне Виа Систина): «Комната Николая Васильевича была довольно просторна, с двумя окнами, имевшими решетчатые ставни изнутри. Обок с дверью стояла его кровать, посередине большой круглый стол; узкий соломенный диван, рядом с книжным шкафом, занимал ту стену ее, где пробита была другая дверь. Дверь эта вела в соседнюю комнату... доставшуюся мне. У противоположной стены помещалось письменное бюро в рост Гоголя, обыкновенно писавшего на нем свои произведения стоя. По бокам бюро — стулья с книгами, бельем, платьем в полном беспорядке. Каменный мозаичный пол звенел под ногами, и только у письменного бюро да у кровати разостланы были небольшие коврики. Ни малейшего украшения, если исключить ночник древней формы, на одной ножке и с красивым желобком, куда наливалось масло».


Главный труд

   За границей Гоголь практически дописал первый том «Мертвых душ», разработав весь сложнейший план этой книги (так и не реализованный).
  План этот после неудачи «Ревизора» (во многом, впрочем, придуманной его автором) и смерти Пушкина кардинально изменился. И даже не план — он был вторичен, а сам смысл сочинения. Ещё в 1835 году Белинский писал: «Гоголь владеет талантом необыкновенным, сильным и высоким. В полной мере в настоящее время он является главою литературы, главою поэтов; он становится на место, оставленное Пушкиным». Тогда это был аванс. Теперь, по кончине Пушкина, главенство Гоголя ни у кого не вызывало сомнения от него ждали Слова. И анекдот, сообщенный Гоголю Пушкиным и легший в основу первоначального замысла «Мертвых душ», отошел на второй план, превратился в оболочку, скрывающую под собой произведение, которое призвано было стать спасением России и ее новым евангелием. На смену Гоголю-комику явился Гоголь-учитель, Гоголь-проповедник. Проведя Чичикова через ад и чистилище, показав реальную Россию, писатель хотел открыть ей реальные пути в рай. «Мертвые души» должны были стать рецептурной, учительной книгой.
    Гоголь поставил себе вряд ли выполнимую задачу, но именно ее решению он посвятил остаток жизни. Пройдя круги ошибок, преувеличений, искушений (но и высоких озарений!), он явил собственной трагической судьбой пример, долго не дававший покоя лучшим русским писателям.
    Гоголь спешил. После смерти И. Вьельгорского он погрузился в тоску смертных предчувствий. «Роковые 30 лет, гнусный желудок и все гадости потухающего черствого рассудка», - сетует он в одном из писем той поры.
   В конце 1839 года Гоголь засобирался на родину — тому возникла жесткая необходимость; требовалось устраивать сестер, оканчивавших Патриотический институт. В мае 1840 года он приехал в Москву.

Во главе литературы. Торжественная встреча

    В Россию Гоголь вернулся триумфатором. Некоторое время он пребывал в Москве. Древняя русская столица била в литавры, их эхо раздается в письмах той поры, которыми обменивались «умственные» люди. «Теперь только и разговоров, что о Гоголе, - восклицал петербургский корреспондент М. Погодина. - Любители петербургской жизни и петербургского общества завидуют москвичам... «Ревизора» едва можно достать, и то не меньше, чем за пятнадцать рублей». Московские и петербургские журналы рвали Гоголя на части, все хотели печатать его новые произведения, небезосновательно рассчитывая тем самым поднять свой тираж.
    В Москве писатель общался в основном с друзьями, хотя приходилось и выбираться в свет, его желали видеть все, он был «модным». Но самые задушевные разговоры велись с Аксаковыми, Погодиным, Шевыревым. В близкий круг входил и актер Михаил Щепкин, с ним Гоголь познакомился в тот самый памятный приезд в Москву в 1832 году, что подарил ему столько друзей. Одной из самых удачных ролей Щепкина все признавали роль городничего в гоголевском «Ревизоре». Соглашался с этим мнением и автор пьесы; более того, позже, в 1846 году, он вывел Щепкина в качестве главного действующего лица в своей «наставительной» «Развязке "Ревизора''». Вызвавшей, впрочем, протесты актера, который увидел в новой трактовке пьесы убийство живых героев.
   Триумфы Гоголя продолжились в Петербурге. И тут светские вечера следовали один за другим, хотя больше всего Гоголь опять таки разговаривал со старыми знакомцами: Плетневым, Жуковским, Смирновой-Россет... Среди новых его собеседников отметим Белинского, тот тогда только что по зову «Отечественных записок» переехал в северную столицу.
   Матушку свою Гоголь в первые недели московской жизни мистифицировал, к ней отправлялись заранее заготовленные письма будто бы из разных европейских городов. Ему не хотелось являться к ней, потому что литературные триумфы не отменяли его бедности. По сути, Гоголь жил в долг (друзья охотно ссужали его деньгами), к концу 1841 года долги достигли почти 18000 рублей.
    Эйфория постепенно исчезала, писателя угнетали безденежье, беспрестанные заботы о родственниках (он перевез-таки их в Москву), неопределенное будущее. Он мечтал о покинутой Италии, где так ровно шли его труды. 9 мая 1840 года москвичи провожали Гоголя торжественным обедом, устроенным в саду у Погодина. В этот вечер он познакомился с Лермонтовым.

«Я испугался...»

   Уже в июне 1840 года Гоголь был в Вене, где задержался надолго. Поначалу «бурно» работал, за месяц с небольшим набросав план «казацкой» трагедии, переделав «Тарасу Бульбу», а также написав «Шинель» и три новых главы «Мертвых душ». Не менее «бурно» лечился местными разрекламированными водами.
   А потом в нем что-то сломалось, навалилась болезнь. Характер этого болезненного приступа (как и большинства недомоганий Гоголя) выявить затруднительно — скорее всего, это были нервы. Но писатель воспринимал свою хворь, как смертельную, он даже написал завещание. Цитируем его письмо к Погодину: «Нервическое мое пробуждение обратилось вдруг в раздражение нервическое. Все мне бросилось разом на грудь. Я испугался... К этому присоединилась болезненная тоска, которой нет описания... Это была та самая тоска, то ужасное беспокойство, в каком я видел бедного Вьельгорского в последние минуты жизни». Как только наступило облегчение, писатель стремглав, как от чумы, бросился из Вены. Куда? Конечно же, в Рим!
   Пережив «предсмертный» опыт, Гоголь резко изменился. Свое «выздоровление» наш герой воспринял как божественный знак своего избранничества, в которое он всегда верил, но в котором он и всегда же сомневался. Теперь сомнения оставили его. В последующие годы, вплоть до катастрофы «Выбранных мест из переписки с друзьями», Гоголь вел себя, на взгляд друзей, странно. Удивляться было чему — тон его тогдашнего общения со знакомцами прекрасно передают следующие цитаты из писем Гоголя, выбранные почти наугад (на самом деле такое встречается в его тогдашнем эпистолярии сплошь и рядом): «Никто из моих друзей не может умереть, потому что он вечно живет со мной» (С. Аксакову, 1840 год); «Теперь ты должен слушать моего слова, ибо вдвойне властно над тобою мое слово и горе кому бы то ни было, не слушающему моего слова... Властью высшей облечено отныне мое слово» (А. Данилевскому, 1841 год); «Благословляю вас. Благословение это не бессильно, и поэтому с верой примите его» (В. Жуковскому, 1842 год).
   Приведя в порядок первый том «Мертвых душ», Гоголь в конце 1841 года вернулся в Россию. Думал, что навсегда («Теперь я ваш; Москва моя родина», сообщал он перед этим С. Аксакову), но уже через полгода снова бежал за границу. Его приезд был вызван необходимостью напечатать «Мертвые души» и издать полное собрание сочинений, которыми Гоголь надеялся поправить свое материальное положение. Эти задачи были выполнены, и оказалось, что на родине ему оставаться не хочется. Об этом пребывании он писал: «Меня томит и душит все, и самый воздух». Впереди снова был Рим.
    Как обычно, Гоголь не отправился в Рим тотчас. Лето 1842 года он провел в Германии, лечился, пытался писать. В Вечном городе он обосновался в октябре, с собой Гоголь привез поэта Николая Языкова, с которым в этот период сблизился. Поэзию его он любил еще с гимназических лет; не разлюбил и зрелым человеком как свидетельствует П. Аненнков, в числе трех своих избранников в русской поэзии Гоголь называл Державина, Пушкина и Языкова. Языков, в свою очередь, доброжелательно следил за самыми первыми литературными шагами Гоголя: «Гоголь пойдет гоголем по нашей литературе», каламбурил он в письме к брату еще в 1831 году. У поэта в 1833 году обнаружили тяжелейшую болезнь, которая с тех пор прогрессировала. Будучи на лечении в Германии в 1839 году, он лично познакомился с Гоголем. Последняя их встреча датируется весной 1843 года, дальше была активная переписка до самой смерти Языкова, настигшей его в конце 1846 года. В этой переписке как в зеркале отражались духовные борения Гоголя этих лет.
   Внешних событий было мало. Гоголь перемещался по Европе, подолгу жил в Риме, изредка встречался с приезжавшими из России гостями. Например, со Смирновой-Россет в 1843 году, сначала в Риме («Хвастал Римом так, будто это его открытие», вспоминала Смирнова позже), а летом — в Германии. Судачили об их романе, но это были, разумеется, досужие домыслы. Смирнова заметила молитвенное настроение Гоголя. Вообще, многие отмечали тогда, что Гоголь изменился, стал молчаливым, задумчивым, много молился. Это было заметно и по письмам: «Именем Бога говорю вам: все обратится в добро», - писал Гоголь С. Аксакову. С самой поры отъезда из России он все собирался на Святую Землю, готовился к этому паломничеству, говорил о нем. Кажется, писатель ожидал, что там, на Святой Земле, ему окончательно откроется, насколько истинен его путь.
    «Мертвые души» писались мучительно. Гоголю казалось, что он знает теперь, как писать их, а они не шли. И так было не только с «поэмой». Гоголь устремился к идеалу, а его отношения с друзьями вдруг стали необъяснимо портиться. Добродушнейший Н. Прокопович, занимавшийся изданием гоголевского собрания сочинений, получил нагоняй от Гоголя за то, что, по неопытности, оказался обманут типографией. Прокопович внес свои деньги и прекратил общение с лицейским приятелем. Плетнев укорял Гоголя, тот оправдывался. После этого случая он захотел передать всю выручку от продажи собрания бедным студентам. В Петербурге сочли это за блажь и пропустили просьбы писателя мимо ушей. Полного смирения не выходило, не выходило и прекрасной прозы. Гоголь, заявив, что достойную литературу можно создавать, лишь абсолютно очистив покаянием свою душу, поставил себе невыполнимую задачу. По сути, он захотел на земле воплощенного идеала. Пытаясь решить эту задачу, наш герой надорвался.


А знаете?

    Николай Васильевич Гоголь очень любил Италию, особенно Рим. Там он прожил с 1837 по 1846 г., периодически возвращаясь в Россию. В Риме он почти полностью написал «Мёртвые души». Интересно отметить, что сюжет этой поэмы в прозе ему подсказал Пушкин. По приезде в Италию, правда с большим опозданием, Гоголь получает весть о смерти своего друга и очень переживает утрату.
    Писатель быстро выучил итальянский язык, свободно  разговаривал и писал на нём. В Риме Гоголь часто посещает дом княгини Зинаиды Волконской. Он высоко ценил её радушие и кулинарные способности. Когда княгини не было в городе, Гоголь чувствовал себя сиротливо. У Волконской в 1838 году писатель познакомился и подружился с художником А. Ивановым. Все мы, конечно, помним его знаменитую картину «Явление Христа народу», которая выставлена в Третьяковской галерее.
    Гоголь любил путешествовать. Дорога развлекала его обновлением пейзажей и знакомством с новыми людьми. А мае 1842 года писатель в очередной раз возвращается в Италию из России. По пути он останавливается в Вене, где пьёт минеральную воду и посещает итальянскую оперу. Вот что пишет Гоголь в своём письме к С.П. Шевыреву: «Вся Вена веселится, и здешние немцы вечно веселятся, но веселятся немцы, как известно, скучно, пьют пиво и сидят за деревянными столами – под каштанами, вот и все тут».
    Об Италии Гоголь отзывается с огромным чувством любви преклонения. Чтобы более глубоко понять гоголевские чувства к этой стране, вы можете познакомиться с некоторыми выдержками из его писем: «Если бы вы знали, с какой радостью я бросил Швейцарию и  полетел бы в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире её не отнимает у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – всё мне снилось…» (Н.В. Гоголь – В.А. Жуковскому, 1837 г.). «Словом, вся Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить». (Н.В. Гоголь – А.С. Данилевскому, 1837 г.) «Вот моё мнение! Кто был в Италии, тот скажи «прости» другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю. Словом, Европа в сравнении с Италией всё равно, что день пасмурный в сравнении с днём солнечным» (Н.В. Гоголь – В.О. Балабиной из Баден-Бадена, 1837 г.) «О, Италия! Чья рука вырвет меня отсюда? Что за небо! Что за дни! Лето – не лето, весна – не весна, но лучше весны и лета, какие бывают в других углах мира. Что за воздух! Пью – не напьюсь, гляжу – не нагляжусь. В душе небо и рай. У меня теперь в Риме мало знакомых, или лучше, почти никого. Но никогда я не был так весел, так доволен жизнью» (Н.В. Гоголь – А.С. Данилевскому из Рима, 1838 г.)
    До 1846 года Гоголь живёт между Россией и Италией. В это время он начинает испытывать сильную ностальгию. Этот период его проживания в Риме совпадает с визитом в Италию царя Николая I с супругой. Сначала царствующая чета посетила остров Сицилию, а затем из Палермо прибыла в Рим, где остановилась на четыре дня.
    Гоголя приятно удивило, что царь не захотел давать торжественных приёмов местному дипломатическому корпусу и римской знати, а посвятил свободное время осмотру памятников старины. Вскоре писатель заболевает малярией, что дополнительно подрывает его и без того слабое здоровье. В 1846 году Гоголь видит Рим в последний раз.


Катастрофа

   Тут была явная духовная «прелесть». Но понял это Гоголь лишь после сокрушительной критики «Выбранных мест из переписки с друзьями».
   Ни к одной из своих книг не относился писатель с такой любовью, с такой нежностью. Он всегда мечтал о прямой проповеди, и вот самым естественным образом нашлась необходимая форма для нее. Это было не просто собрание избранных писем — нет, сам подбор и расположение их превращали книгу в итоговую систему взглядов автора на смысл жизни человека, на место России в мире и ее провиденциальную роль, на культуру, на все «самое-самое».
   В начале 1847 года «Выбранные места» поступили в продажу.
   Гоголя ждал страшный удар, которым стало почти тотальное неприятие этой буквально вынянченной книги теми, кому он доверял, кого считал друзьями. Не приняли книги не только западники (Бог бы с ними!), но и славянофилы. Ю. Самарин писал о «гордыне отшельника». Особенно резкой была реакция С. Аксакова, приложившего к своему раздраженному письму письма некоторых других людей. Там Гоголя называли «Тартюфом Васильевичем». Отвергли «Выбранные места» и люди Церкви в частности, отец Матвей Константиновский, с которым Гоголь заочно познакомился через А. П. Толстого, спорил с автором по некоторым пунктам. Ходили, впрочем, в церковной среде отзывы и более строгие. Заговорили о том, что Гоголь «сошел с ума».
   У Гоголя опустились руки, он впал в смирение, признавая свои «ошибки». К лету 1847 года Гоголь даже написал «Авторскую исповедь» в ней писатель объяснял всему миру (впрочем, текст этот был опубликован лишь в 1855 году), как и почему он впал в дьявольскую «прелесть». Тут было много несообразностей. Главная из них заключалась в том, что читатели, не приняв пророческого стиля книги, не захотели прочитать ее внимательно. Еще одна — в том, что на самом деле не было никакого тотального отвержения; многие достойные люди (тот же Вяземский, например) вполне согласились с суждениями Гоголя, но не были услышаны, потому что их оппоненты кричали громче (как не вспомнить Белинского, написавшего Гоголю «разгромное» письмо).
    Опустошенный Гоголь покинул Неаполь в начале 1848 года, направляясь в Палестину.
   В Палестину Гоголь плыл как бы через силу. С одной стороны, он сильно сомневался в необходимости этого паломничества, не считая теперь себя достойным предстать пред Гробом Господним; с другой, требовалось поставить логическую точку в деле, о котором он твердил своим знакомым на протяжении нескольких лет. Отступать было уже стыдно.
   В Иерусалим Гоголь въехал на осле 5 февраля 1848 года. Пребывание в легендарном городе оказалось безрадостным. Еще из Неаполя он, поверженный в прах непониманием друзей, писал страшные слова А. П. Толстому о том, что сомневается в своей вере: «Признаю Христа Богочеловеком только потому, что так велит мне ум мой, а не вера... Хочу верить». Собственное бесчувствие, в котором он провел все паломничество, поразило его. «Молился кое-как о себе», — сообщал Гоголь матери из Иерусалима. Наиболее честен писатель был в письме, адресованном Жуковскому и написанном через два месяца после посещения Палестины, уже из Бейрута. Цитируем этот потрясающий документ: «Мое путешествие в Палестину точно было совершено мною затем, чтобы узреть собственными глазами, как велика чёрствость моего сердца… Где-то в Самарии сорвал полевой цветок, где-то в Галилее другой, в Назарете, застигнутый дождём, просидел два дня, позабыв, что сижу в Назарете, точно как бы случилось в России на станции».
   Всеми мыслями Гоголь был на родине. Только там, верил писатель, он сможет вернуться к художественному творчеству. Оно представлялось теперь спасением. Тому же Жуковскому Гоголь объяснял выстраданное за последние месяцы: «Не моё дело поучать проповедью… я должен выставить жизнь лицом, а не трактовать о жизни».
    В конце апреля 1848 года Гоголь вернулся в Россию на этот раз навсегда.
   Из Одессы он направился прямиком в Васильевку, где провел остаток весны и лето. «Ты спрашиваешь меня о впечатлениях... - отвечал писатель на вопросы А. Данилевского. - Было несколько грустно, вот и все. Подъехал я вечером. Деревья одни разрослись и стали рощей, другие вырубились...» Первоначальное возбуждение от встречи с родными вскоре улеглось, на Гоголя вновь навалилось уныние. «Как он переменился! - записывала в дневник сестра Елизавета Васильевна. - Такой серьезный сделался; ничто, кажется, его не веселит, и такой холодный, равнодушный к нам!..»


А знаете?

   Исследователей всегда удивляло отсутствие «романических» историй в жизни Гоголя. Кому-то это давало повод к созданию более или менее произвольных теорий по большей части, фрейдистского толка. Между тем, как минимум один «реальный» роман у Гоголя был; более того, тогда писатель как будто даже попытался создать семью. «Тут было что-то чудное, и как оно случилось, я до сих пор не умею... объяснить», — писал он. Его избранницей стала представительница близкого Гоголю семейства Вьельгорских — младшая дочь графа М. Вьельгорского, к помощи и поддержке которого наш герой прибегал неоднократно.
   В отношениях с Анной Вьельгорской важен момент наставничества судя по всему, в какой-то момент Гоголю показалось, что ему удастся «вылепить» из девушки верную помощницу и единомышленницу. По косвенным признакам можно предположить, что зимой 1848— 49 гг. Гоголь, «зондируя» почву, написал о своем намерении сестре Анны Михайловны А. М. Веневитиновой, и та отговорила его начинать сватовство, уверив, что мать Анны Михайловны никогда не согласится на подобный мезальянс, И Гоголь тут же кончил дело — как будто даже с некоторым облегчением. Слабая попытка покинуть аскетическую келью и выйти «на свет» не удалась.


    В Васильевке Гоголь бывал еще дважды в 1849 и 1851 годах. Его тянуло — впервые за многие годы туда. Но и чудилось в этих поездках «в гости к детству» что-то грустное, прощальное.
   Осенью Гоголь был в Москве. Он поселился в доме Талызина на Никитском бульваре, у графа А. П. Толстого, этот дом стал последним пристанищем писателя. Здесь он впервые встретился с ржевским батюшкой Матвеем Константиновским. Этого священника часто изображают как злого гения Гоголя, изувера и фанатика. Воспоминания современников никак не подтверждают такую характеристику. Возьмем одно из подобных воспоминаний: «Он всегда был жизнерадостен; мягкая улыбка очень часто виднелась на его кротком лице; никто не слыхал от него гневного слова, никогда не возвышал своего слова; всегда был ровный, спокойный, самообладающий. Жизнь вел строго воздержанную... Простота слов, простая образность поражали слушателя, искреннее убеждение неотразимо действовало на сердце». Аскет да, но никак не изувер. В сущности, отец Матвей вылечил Гоголя от тоски, направил его на путь аскетического служения. И этим служением явилась работа над вторым томом «Мертвых душ», к ней писатель вернулся в конце 1848 года.
   С приходом тепла Гоголь быстро собирался и куда-нибудь ехал. Ему требовались впечатления и для окончания второго тома «поэмы», и для географического сочинения, которое он задумал. Все происходило в точном соответствии с рецептами главы из «Выбранных мест из переписки с друзьями», названной «Нужно проездиться по России». Гоголь ездил, пристрастно расспрашивал собеседников (случайных и неслучайных), что-то записывал.
   В 1849 году он побывал в Калуге у «калужской губернаторши» А. О. Смирновой-Россет, там, в узком обществе, Гоголь прочитал написанные главы второго тома «Мертвых душ». Они произвели впечатление на всех присутствующих.
   Уже в начале 1850 года все главы книги, по собственному признанию Гоголя, были «набросаны». Некоторые куски он переписывал по восьми раз, а некоторые и более.
   Летом 1850 года вместе с М. Максимовичем Гоголь предпринял поездку «на долгих» в Малороссию. Оттуда он перебрался в Одессу, где у дядюшки Андрея Андреевича прожил осень, зиму и весну. За это время он завершил второй том «Мертвых душ» и аккуратно переписал его. На обратном пути в Москву, в мае 1851 года, Гоголь в последний раз заглянул в родную Васильевку. «Просветленность» сына удивила Марию Ивановну. Он говорил о будущем, закупил лес, набросал план нового дома и пообещал на следующий год заняться строительством. Приобретенный для себя дубовый книжный шкаф выступал как бы поручительством в том, что обещание будет выполнено.
     Больше в Васильевке Гоголь не бывал.

   Оптина пустыньТрижды бывал Гоголь в Оптиной Пустыни, прославившейся в XIX веке своими старцами. Собираться в Оптину писатель начал еще в середине 1840-х годов, о чем есть свидетельства современников. Однако впервые он сюда приехал лишь в июне 1850 года. Затем последовали еще два паломничества в июне и сентябре 1851 года. Уже в первый свой приезд Гоголь познакомился с преподобными Моисеем и Макарием Оптинскими, и знакомство это оставило в нем глубочайшее впечатление. Одному из своих корреспондентов он писал спустя три недели: «Я заезжал... в Оптинскую Пустынь и навсегда унес о ней воспоминание. Я думаю, на самой Афонской Горе не лучше. Благодать видимо там присутствует... Нигде я не видал таких монахов. С каждым из них, мне казалось, беседует все небесное... За несколько верст, подъезжая к обители, уже слышишь ее благоухание: все становится приветливее, поклоны ниже и участья к человеку больше».
   Второе и третье путешествия писателя в Оптину Пустынь состоялись с разницей в несколько месяцев. Из них особенно замечательно последнее. Тогда, в сентябре 1851 года, Гоголь выехал в Васильевку на свадьбу своей сестры Елизаветы Васильевны, оттуда он намеревался перебраться на зиму в Крым. Но после посещения Оптиной передумал и вернулся в Москву. Сохранились сведения о том, что во время этого приезда Гоголь имел какой-то важный разговор со старцем Макарием. Лишь предположительно можно сказать, что речь шла о намерении Николая Васильевича остаться в монастыре. Об этом говорил впоследствии старец Варсонофий, об этом же обмолвливалась и сестра писателя Анна Васильевна, писавшая, что брат «мечтал поселиться в Оптиной Пустыни». Мечте Гоголя не суждено было сбыться. Да и в самом ли деле он со всею сознательностью хотел этого? Преподобный Варсонофий утверждал, что старец Макарий, опытный сердцевед, с осторожностью отнесся к высказанному автором «Мертвых душ» желанию. Он же сообщил, что Гоголь при свидетелях сокрушался со словами: «Ах, отчего батюшка Макарий не взял меня в скит?»

Финал

   Гоголю оставалось немногое. В последние месяцы жизни он дописал и отделал «Размышления о Божественной Литургии», задуманные шестью годами раньше. Писатель даже придумал для этого текста формат — в осьмушку, предполагая пустить книгу в продажу по дешевой цене и без указания авторства. К. Мочульский в 1934 году заметил, что эта работа «до наших дней является одним из самых проникновенных и духовных толкований Литургии».
    Хронология ухода Гоголя давно расписана по дням (если не по часам). Все началось со смерти жены А. Хомякова Екатерины Михайловны, приходившейся родной сестрой покойному Николаю Языкову. Она скончалась 26 января 1852 года, буквально сгорев от брюшного тифа. 28 января Гоголь присутствовал на панихиде. Его было не узнать — он казался неживым. Вышедшему его проводить Хомякову писатель сказал со слезами: «Все кончено».
    В конце января в Москву приехал отец Матвей Константиновский. Гоголь прочитал ему вторую часть «Мертвых душ», после чего они поспорили. Батюшка попросил исключить из текста главы с изображением священника. «Это был живой человек, аргументировал свою просьбу отец Матвей, которого всякий узнал бы, и прибавлены такие черты, которых во мне нет, да и к тому же с католическими оттенками...» Гоголь, как мог, защищал свое детище.Гоголь памятник на могиле
    5 февраля писатель проводил своего наставника на вокзал, послав вдогонку письмо с извинениями за свою несдержанность. До 10 февраля зафиксировано еще несколько выходов Гоголя «на люди». Но уже рано утром 9 февраля он посылал за приходским священником с просьбой о причащении и соборовании, сообщив пришедшему батюшке, что почитает себя умирающим.
     В это же время Гоголь практически перестал принимать пищу.
    10 февраля он хотел передать А. П. Толстому рукопись второго тома «Мертвых душ», но тот ее взять отказался.
    В ночь на 12 февраля Гоголь сжег эту рукопись. Это не было умственное или психическое исступление, как принято изображать этот шаг писателя. В сознательном характере поступка убеждает одна бытовая подробность, переданная мальчиком Семеном, единственным свидетелем произошедшего. Гоголь долго сортировал бумаги, какие-то откладывая для уничтожения, а какие-то убирая обратно в портфель (среди последних оказались, например, письма Пушкина). Когда он бросил приготовленную связку в печь, та лишь обуглилась. Огонь стал потухать. Гоголь, заметив это, попросил развязать бумаги и ворошил их до тех пор, пока они не вспыхнули. На другой день в разговоре с А. П. Толстым он сожалел о содеянном, уверяя собеседника, что сделал это по ошибке. «Как силен злой дух!» — восклицал Гоголь. Он уже не вставал, перебравшись после совершения акта сожжения на кровать.
    13 февраля к больному позвали доктора Тарасенкова: «Он смотрел, как человек, — вспоминал А. Тарасенков, — для которого все задачи разрешены».
   Врачи лечили Гоголя, а выходило — мучили его. Пытались насильно кормить, лили на голову холодную воду, пускали кровь с помощью пиявок. «Оставьте меня, мне хорошо», — просил Гоголь. Его не слушали. За несколько часов до смерти Гоголь пробормотал: «Давай, давай. Ну что же?» Потом громко закричал: «Лестницу, поскорей давай лестницу!»
    21 февраля утром его не стало.
   24 февраля Гоголя похоронили в Даниловой монастыре при огромном стечении народа. Всю дорогу до монастыря гроб несли на руках.


ВЫДАЮЩИЕСЯ СОБЫТИЯ

«Старайтесь лучше видеть во мне христианина и человека, чем литератора»
Николай Гоголь

   Гоголь всю свою жизнь сторонился «громких» исторических событий. Но сам масштаб его личности не позволил ему затвориться в «башне из слоновой кости» писатель волею судьбы и, быть может, помимо своего желания оказался в самом центре нескольких важнейших историко-литературных «сюжетов».Гоголь пролог

Пушкинский журнал

   В начале 1836 года А. С. Пушкин получил дозволение на издание журнала «Современник», Журнал этот он желал противопоставить тому «мыльно-торгашескому» направлению в русской литературе, черты которого определились уже к началу 1830-х годов. К изданию «Современника» Пушкин привлек В. Одоевского, П. Вяземского, Е. Розена, собирался также вести переговоры с «московитами» и Белинским. В числе первых сотрудников «Современника» был и Гоголь. Увы, сотрудничество Пушкина и Гоголя привело к конфузу. Пушкин не учел того, что за несколько лет, прошедших со времени литературного дебюта Николая Васильевича, тот превратился из робкого «Гоголька» (как называл его Жуковский) в птицу куда более высокого полета. На страницах «Современника» Гоголь решил высказаться начистоту. И разгромил почти всех современных ему авторов в статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году». А ведь Пушкин стремился привлечь их к работе над журналом, а с большинством прочих просто не желал ссориться. Главная же неприятность заключалось в том, что публика сочла статью программной. Никому и в голову не приходило видеть в ее авторе самого молодого сотрудника редакции. Думали на самого Пушкина, на Вяземского, но никак не на Гоголя.
   Кончилось тем, что Александр Сергеевич открыто объявил, что «мнение редакции может не совпадать с мнением автора», напечатав в третьем номере «Современника» реплику некоего А. Б. (якобы присланную из Твери), где высказывалось несогласие со статьей «О движении журнальной литературы...»
   Этот номер вышел уже в то время, когда Гоголь был за границей. «Но, — отмечает И. Золотусский в своей книге «Гоголь», -нарекания и обиды в связи со статьей он пережил, еще будучи сотрудником Пушкина». И в Европу наш герой уехал, с Пушкиным не простившись.

Нашумевшая переписка

   В начале 1847 года из печати вышли гоголевские «Выбранные места из переписки с друзьями». Неоднозначная книга эта вызвала бурю среди литературной общественности России. И эхо той бури докатилось до наших дней. Чаще всего в связи с «Выбранными местами» поминают письмо Белинского к Гоголю и — несколько реже — ответ Гоголя.
    Белинский, «неистовый Виссарион», ставивший идею превыше всего, воспринял новую книгу Гоголя как измену. Как же! Ведь уже есть в русской литературе им, Белинским, взлелеянное гоголевское направление, натуральная школа. И тут такой демарш со стороны «главы» этой школы. Это — по восприятию Белинского как если бы генерал бросил свою армию и выступил на стороне врага.
    «Я любил Вас со всею страстью, с какою человек, кровно связанный со своею страною, может любить ее надежду, честь, славу, одного из великих вождей ее на пути сознания, развития, прогресса...», - писал Виссарион Григорьевич Гоголю, понимая под «развитием» и «прогрессом» нечто совсем иное, чем готов был понимать адресат его письма. Накаляясь все более и более, он выводит на бумаге слова, с таким пафосом повторявшиеся в советских школах: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов, что Вы делаете?.. Взгляните себе под ноги: ведь Вы стоите над бездною...»
    Гоголь, получив письмо Белинского, хотел отвечать на него не менее обширным посланием, в котором предполагал «объясниться» по всем пунктам обвинения. Черновик он порвал, но в позднейшее время его восстановили исследователи. Неотправленный ответ этот говорит, безусловно, в пользу Гоголя. Он не обличает, не пышет священной ненавистью, как Белинский. Он — сокрушается. И произносит пророческие слова: «Вы сгорите, как свечка, и других сожжете». Но слов этих Белинский не прочел. Вместо длинного разъяснительного письма он получил краткий ответ, где Гоголь, смиренно отказываясь от назиданий (то есть понимая ненужность их), просил критика беречь свое здоровье и желал ему «спокойствия душевного, первейшего блага, без которого нельзя действовать и поступать разумно ни на каком поприще».
    Гоголь и Белинский говорили на разных языках. И, в общем, вышло по-пушкински: «Глухой глухого звал к суду судьи глухого...» Ради справедливости стоит заметить, что тогдашняя «мыслящая Россия» оказалась на стороне Белинского.

Пророческая книга

    Публикация в 1841 году «Мертвых душ», несомненно, стала явлением национального масштаба.
   А начиналось все с анекдота, который, как считается (об этом говорил и сам Гоголь), сообщил нашему герою Пушкин. Перед своим отъездом за границу Гоголь читал Пушкину первые три главы «поэмы». Известная пушкинская фраза «Боже, как грустна наша Россия!» была реакцией на это чтение. Довольно долго автор мыслил поэму произведением комическим, но затем состоялся пересмотр замысла. Новая задача «показать всю Россию» была поставлена и решена. Но на этом теперь дело не кончалось, далее предполагалось показать возрождение поврежденной человеческой души.
    В 1840 году в Риме Гоголь отделывал первый том, в 1842 году он привез рукопись в Россию. Попытка публикации романа в Москве натолкнулась на цензурные препятствия. Получить цензурное разрешение удалось в Петербурге, с исключением ряда мест (в том числе и знаменитой «Повести о капитане Копейкине»). Первое издание было моментально раскуплено. Произведение Гоголя, попав в разряд «героев дня», вызвало бурную журнальную полемику.
    Схватки вокруг «Мертвых душ» не утихали и в последующие десятилетия. Особенно ощущали актуальность «поэмы» в начале XX века, когда многие гоголевские «рыла» словно ожили и в большом количестве объявились в реальной жизни. Этот феномен, в частности, отмечал Василий Розанов.

Загадка второго тома

   О втором томе судить трудно от него сохранились лишь несколько глав. Как известно, Гоголь сжег готовую рукопись второго тома незадолго до смерти. Это трагическое событие впоследствии вызвало рождение нескольких мифов.
   Самый распространенный из них: религиозный моралист победил в Гоголе художника. Будто бы уклонившийся в христианскую проповедь Гоголь убил в себе художника и, осознав художественное поражение второго тома, уничтожил его.
   Может быть, в чем-то и так, но только в чем-то. Доступные нам фрагменты второго тома не дают достаточных оснований утверждать это наверняка. Свидетельства же современников, которым Гоголь читал второй том полностью, и вовсе опровергают такое мнение. А среди слышавших был, в частности, и обладавший почти безошибочным художественным вкусом С. Т. Аксаков, писавший: «Такого искусства показывать в человеке пошлом высокую человеческую сторону нигде нельзя найти, кроме Гомера... Теперь только я убедился вполне, что Гоголь может выполнить свою задачу, о которой так самонадеянно и дерзко говорит в первом томе... Да, много должно сгореть жизни в горниле, из которого истекает чистое золото».

   Гоголь был «неочевидным» писателем и непростым человеком; еще при жизни он часто «обманывал» ожидания своих поклонников. В результате те, кто мыслил его своим идеологическим вождем, нередко попадали впросак, превращаясь из почитателей Гоголя в его врагов. И наоборот. Споры о гоголевском наследии продолжаются и ныне.


Гоголь карта личных связей


ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА

1809                       
В помещичьей семье Василия Афанасьевича и Марии Ивановны Гоголей-Яновских рождается сын  Николай.

1818—19             
Гоголь учится в Полтавском поветовом училище.

1821                       
Гоголь поступает в Нежинскую гимназию высших наук.

1825                      
Смерть отца, Василия Афанасьевича Гоголя-Яновского.

1828                       
Окончив гимназию, Гоголь отправляется в Петербург.

1829                     
Под псевдонимом «В. Алов» Гоголь издает поэму «Ганц Кюхельгартен». «Спонтанная» поездка в  Германию.

1830                     
В «Отечественных записках» напечатан «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала».  Знакомство с В. Жуковским.

1831                     
Гоголь знакомится с А. Пушкиным. Выход в свет первой части «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Работа учителем истории в Патриотическом институте.

1832                     
Выход в свет второй части «Вечеров...». По дороге в родную Васильевну на летние вакации Гоголь посещает Москву, где знакомится с М. Погодиным и семейством Аксаковых.

1834                       
Гоголь начинает читать курс всеобщей истории в Санкт-Петербургском университете.

1835                     
Гоголь приступает к созданию «Мертвых душ».

1836                     
В первом номере «Современника» напечатаны несколько произведений Гоголя. Премьера «Ревизора» в петербургском Александрийском театре. Летом Гоголь уезжает на три года    за границу.

1837                       
Гибель Пушкина.

1838                     
Гоголь в Риме сближается с художником А. Ивановым, работающим над картиной «Явление Христа народу».

1839                     
Гоголь возвращается в Россию. Знакомство с В. Белинским.

1840                     
По дороге в Италию, в Вене, Гоголь переносит тяжелейший приступ нервной болезни.

1842                     
Публикация «Мертвых душ». Премьера «Женитьбы» в Петербурге.

1847                     
Публикация «Выбранных мест из переписки с друзьями».

1848                     
Гоголь предпринимает паломничество на Святую Землю.

1850                     
Гоголь впервые приезжает в Оптину Пустынь.

1851                     
Гоголь в последний раз навещает родные места.

1852                   
Гоголь сжигает второй том «Мертвых душ». Смерть писателя. Гоголя хоронят на кладбище Данилова  монастыря в Москве,

1909                 
В Москве на Арбатской площади проходит торжественное открытие памятника Н. В. Гоголю (скульптор Н. Андреев).

1931                   
Перенос праха Гоголя на Новодевичье кладбище.


Дом Талызина Дом Талызина на Никитском бульваре,
свои последние годы Николай Гоголь провёл в этом доме у А.П. Толстого.

Гоголь ВасильевкаПамятник Николаю Гоголю в с. Василевка

Гоголь Нежин    Именно на Украине был открыт первый в мире памятник Гоголю. Это произошло 4 сентября 1881 года. Памятник был установлен в городе Нежин Черниговской области, где Гоголь с мая 1821 по 1828 года обучался в Гимназии высших наук. Автором памятника Гоголю стал скульптор Пармен Забелло.

Гоголь Миргород Памятник Николаю Гоголю в Миргороде расположен на набережной знаменитого городского пруда «Миргородская лужа». Это место описал сам писатель в одной из повестей из сборника «Миргород». Монумент установили и торжественно открыли в сентябре 2008 года. Событие приурочили к 200-летию со дня рождения писателя. Перед этим был проведен конкурс для определения лучшего проекта скульптуры. Победителем и автором стал местный архитектор Дмитрий Коршунов. Памятник изготовлен из меди и бронзы, стоит он на гранитном постаменте. Писатель изображен в полный рост. Высота памятника составляет около 3 метров. 

Гоголь Сорочинцы  Памятник Николаю Гоголю в Великих Сорочинцах Полтавской области является одним из самых известных монументов выдающемуся писателю. И неудивительно, ведь Гоголь родился здесь. Скульптура изображает прозаика, который сидит и что-то записывает на бумаге.
   Решение о создании памятника в селе Большие Сорочинцы было принято в 1909 году, когда отмечали 100-летие писателя. Средства для памятника поступали не только из разных уголков Украины, но и России. Автором проекта был известный петербургский скульптор И. Гинзбург. Памятник торжественно открыли в августе 1911 года. Интересно, что его построили недалеко от дома врача М. Трохимовского, в котором Гоголь родился в 1809 году. Монумент Николаю Гоголю в селе Большие Сорочинцы принадлежит к памятникам искусства национального значения.

Гоголь Никитский бульвар

    Первым памятником Николаю Васильевичу Гоголю в Москве стал монумент работы скульптора Николая Андреева. Памятник перенёс много переездов. Открыт он был 26 апреля 1909 года и первоначально стоял на Арбатской площади. В 1936 году было принято Постановление Совета народных комиссаров СССР "О сооружении нового памятника Н. В. Гоголю в Москве", в котором говорилось о необходимости установить памятник писателю, "отражающий подлинный облик великого русского писателя-сатирика". По некоторым сведениям, андреевский памятник не нравился лично Сталину, который находил его слишком мрачным. В 1951 году монумент был демонтирован и долгое время находился в Музее мемориальной скульптуры в Донском монастыре. Лишь в 1959 году он был помещен во двор особняка Толстых на Никитском бульваре, где и пребывает до сих пор.

Гоголь Никитский бульвар 1

Гоголь Никитский бульвар Герои 

5fd00975 f2bc 4c5e b766 3ba7378eb603